Онлайн книга «Мертвая зона»
|
– Прирожденным лидерам зачастую приходится труднее всех, – сказал Джонни. – Они слишком рьяно берутся за дело и перенапрягают мозг. Получается что-то вроде мысленного заикания… – Так считает Джексон? – перебил Чатсворт. – Нет, так считаю я, – улыбнулся Джонни. – Ясно. Продолжайте. – Если ученик, прочитав текст, не будет ни о чем думать, если не заставлять его тут же пересказывать текст – каналы памяти могут прочиститься сами собой. И тогда он поймет, на чем застопорился… Глаза у Чатсворта заблестели. Джонни нащупал самую сердцевину его убеждений, а возможно, и философии всех тех, кто самостоятельно пробил себе дорогу в жизни. – Ничто так не окрыляет, как успех? – спросил Чатсворт. – Если угодно. – Сколько вам понадобится времени, чтобы получить разрешение на преподавание? – Ровно столько, сколько нужно, чтобы завизировать мое заявление и прислать ответ. Вероятно, недели две. – Значит, вы могли бы приступить с двадцатого? Джонни растерянно заморгал. – Вы хотите сказать, что берете меня? – Если работа вас устраивает, считайте, что я вас взял. Жить можете в домике для гостей, заодно отвадим на лето родственников, не говоря уж о приятелях Чака – и пусть он берется за работу засучив рукава. Я буду платить вам шестьсот долларов в месяц – не бог весть какая сумма, но если дела у Чака пойдут на лад, вы получите приличное вознаграждение. Приличное. – Чатсворт снял очки и протер глаза. – Я люблю своего мальчика, мистер Смит. И ради него готов на все. Помогите нам, если можете. – Постараюсь. Надев очки, Чатсворт снова взял в руки письмо Джонни. – Долго вы, однако, не преподавали. Разонравилось? Начинается, подумал Джонни. – Нет, – сказал он, – просто попал в аварию. Чатсворт перевел взгляд на шею Джонни, где остались шрамы после частичной замены атрофировавшихся сухожилий. – Автомобильная катастрофа? – Да. – Серьезная? – Да. – Ну сейчас вы, кажется, в полном порядке, – заметил Чатсворт. Он убрал письмо Джонни в ящик стола, и на этом вопросы, как ни странно, кончились. Так после пятилетнего перерыва Джонни стал учителем, хотя в классе у него был всего один ученик. – «И ко мне, кос… косвенно виновному в его с… смерти, он протянул свою слабеющую руку и улыбнулся все… всепрощающей улыбкой. Это была тяжелая минута, и я ушел с чувством, что мне никогда не искупать… не искупить то зло, которое я сотворил». Чак захлопнул книжку. – Все. Кто последним нырнет, тот последний идиот. – Еще минутку, Чак. – Оооох… – Чак тяжело осел, на его лице было написано: опять эти вопросы. Страдальческая мина сопровождалась добродушной улыбкой, но за этой улыбкой временами угадывался другой Чак: замкнутый, нервный, растерянный. Вконец растерянный. Ведь вокруг был мир, в котором все читали: неграмотный человек в Америке похож на динозавра, забредшего по ошибке в наш век. Чак был слишком умен, чтобы этого не понимать. И он с ужасом ожидал осени и той неизвестности, которую готовил ему новый учебный год. – Всего несколько вопросов. – Зачем? Вы же знаете, что я не отвечу. – Ответишь. На этот раз ты ответишь на все вопросы. – Я никогда не понимаю, про что читаю, вы в этом давно могли убедиться. – Вид у Чака был мрачный и несчастный. – И вообще мне непонятно, зачем вы у нас остались, разве только из-за харчей. – Ты ответишь на все вопросы, потому что они не имеют отношения к книге. Чак поднял на него глаза. – Не имеют отношения? Чего ж тогда спрашивать? Я думал… – Ну, доставь мне удовольствие, ладно? Сердце у Джонни бешено колотилось, чему он, впрочем, не очень-то удивился. Он давно готовился к этой минуте, дожидаясь лишь благоприятного стечения обстоятельств. Сейчас момент был самый подходящий. Не крутилась поблизости миссис Чатсворт, которая своей вечной озабоченностью выбивала Чака из колеи. Не плескались в бассейне дружки-приятели – при них чтение вслух казалось Чаку занятием для отстающего первоклашки. И, что самое важное, не было отца, человека, порадовать которого Чак мечтал больше всего на свете. Он уехал в Бостон на заседание региональной комиссии по охране окружающей среды, где обсуждался вопрос о загрязнении водоемов. Из книги Эдварда Стэнни «Трудности обучения»: Пациент Руперт Дж. сидел в кинотеатре, в третьем ряду. Он был ближе других к экрану и единственный заметил, что на полу загорелась кучка мусора. Руперт Дж. вскочил и закричал: «П-п-п-п-п…», а сзади зашикали, чтобы он сел и не мешал. – Что вы тогда почувствовали? – спросил я Руперта Дж. – Мне трудно это объяснить, – ответил он. – Меня охватил страх, но еще сильнее было отчаяние. Я чувствовал свою никчемность – будто какой-то недочеловек. Я всегда комплексовал из-за этого заикания, а тут добавилось ощущение полной беспомощности. – И только? – Нет, еще зависть, что сейчас кто-то другой заметит пламя и как вам сказать… – Отнимет у вас лавры? – Вот именно. Кроме меня, никто ничего не видел. А я, как назло, только мог из себя выдавить, что «п – п – п – п…», точно дурацкая заезженная пластинка. Какой-то недочеловек – лучше не скажешь. – И как же вы сломали этот барьер? – Накануне у моей матери был день рождения. Я купил для нее у цветочницы розы. И вот стою, все кругом шикают, а я подумал: сейчас как открою рот да как заору: РОЗЫ! Это слово уже готово было сорваться с моих губ. – И что же произошло? – Я открыл рот и что было мочи заорал: ПОЖАР! Этот случай, о котором Джонни прочитал восемь лет назад в предисловии к книге Стэнни, запал ему в голову. Он всегда считал, что ключевое слово в рассказе Руперта Дж. – беспомощность. Если в данный момент близость с женщиной для тебя важнее всего на свете, риск оказаться не на высоте возрастает раз в десять, а то и в сто. Ну, а если для тебя так важно предстоящее чтение… – Какое, Чак, у тебя второе имя? – спросил он как бы между прочим. |