Книга Мертвая зона, страница 68 – Стивен Кинг

– Была у нас такая мысль, но, честно говоря, я считал, что этим мы просто отдалим то, чего все равно не миновать.

– Вот-вот, отсюда все комплексы. Он чувствует, что ситуация критическая: пан или пропал.

– Я никогда не давил на Чака.

– Сознательно нет. Мне это известно. И Чаку тоже. Но, с другой стороны, вы богаты, преуспеваете и колледж в свое время окончили с отличием. Чак, по-моему, чувствует себя так, словно ему вступать в игру сразу же за Хенком Аароном [16] .

– Тут уж я, Джонни, ничего не могу поделать.

– Я полагаю, что после года на подготовительных курсах, вдали от дома, он яснее представит свое будущее. А потом он бы поработал на одной из ваших фабрик. Если бы это был мой сын и мои фабрики, я бы пошел ему навстречу.

– Почему же он мне сам ничего об этом не говорил?

– Чтобы вы не подумали, будто он перед вами стелется, – сказал Джонни.

– Это его собственные слова?

– Да. Чаку хотелось бы попробовать себя в деле, он считает, это ему пригодится. Чак мечтает пойти по вашим стопам, мистер Чатсворт. Но за вами трудно угнаться. Отсюда его проблемы. У него дрожат руки, как у неопытного охотника при виде дичи.

Вообще-то Джонни немного приврал. Правда, кое-что проскальзывало в их разговорах, но до таких откровений никогда не доходило. Если что и было, то не на словах. Просто Джонни время от времени прикасался к Чаку, и таким образом ему многое приоткрылось. Он видел фотокарточки, которые Чак носил в бумажнике, и понял, как тот относится к отцу. О каких-то вещах Джонни никогда бы не рассказал своему собеседнику, человеку приятному, но достаточно для него далекому: Чак готов был целовать землю, по которой ступал его отец. Держался он уверенно и непринужденно, точь-в-точь как Роджер, но за этим таился страх, что он никогда не нагонит отца. Захиревшую ткацкую фабрику Чатсворт-старший превратил в текстильную империю Новой Англии. Отцовская любовь, казалось Чаку, зиждется на вере, что и он когда-нибудь горы своротит. Станет настоящим спортсменом. Будет учиться в хорошем колледже. Будет читать.

– Вы уверены, что все обстоит именно так? – спросил Роджер.

– Вполне. Но я буду очень признателен, если Чак не узнает о нашем разговоре. Я ведь открыл вам его секреты. – Уж это точно, не сомневайтесь.

– Хорошо, о подготовительных курсах мы с Чаком и Шелли еще поговорим. А пока возьмите. – Он достал из кармана брюк белый конверт и протянул его Джонни.

– Что это?

– Откройте и увидите.

Джонни открыл. В конверте лежал чек на пятьсот долларов.

– Да вы что! Я не могу…

– Можете и возьмете. Я обещал вам вознаграждение в случае успеха, а свои обещания я выполняю. Перед отъездом вы получите еще один чек.

– Послушайте, мистер Чатсворт, я ведь просто…

– Тcс. Я хочу вам кое-что сказать, Джонни. – Чатсворт наклонился. На его губах играла едва заметная улыбка, и Джонни вдруг понял: он, пожалуй, сумел бы разглядеть, что скрывается за приятной внешностью сидящего перед ним человека, добраться до сути того, кто вызвал к жизни все это – дом, поместье, фабрики. И разумеется, ридингфобию в своем сыне, каковую, по-видимому, следует классифицировать как истерический невроз.

– Джонни, я по собственному опыту знаю, что девяносто пять процентов людей на Земле – это инертная масса. Один процент составляют святые и еще один – непроходимые кретины. Остается три процента – те, кто могут чего-то добиться… и добиваются. Я вхожу в эти три процента и вы тоже. Вы заработали эти деньги. У меня на предприятиях есть люди, которые получают в год одиннадцать тысяч долларов только за то, что целыми днями почесывают… брюхо. Нет, я не жалуюсь. Я не вчера родился и знаю, как устроен мир. Топливная смесь состоит из одной части высокооктанового бензина и девяти частей всякого дерьма. Вы с этим дерьмом не имеете ничего общего. А посему кладите деньги в бумажник и в следующий раз цените себя дороже.

– Ну что ж, – сказал Джонни. – Не стану врать, я найду им применение.

– Больничные счета?

Джонни пристально посмотрел на Чатсворта.

– Я все про вас знаю, – сказал Роджер. – Неужели вы думали, что я не наведу справки о человеке, которого нанимаю репетитором к своему сыну.

– Так вы знаете, что я…

– Экстрасенс или что-то в этом роде. Вы помогли распутать дело об убийствах в Мэне. Во всяком случае, если верить газетам. До января у вас был контракт в школе, но когда ваше имя замелькало в газетах, вас отшвырнули, как горячую картофелину, которой обожгли пальцы.

– Вы все знали? И давно?

– Еще до того, как вы к нам перебрались.

– И тем не менее вы наняли меня?

– Я ведь искал репетитора. А у вас, судя по всему, дело должно клеиться. По-моему, я проявил дальновидность, прибегнув к вашим услугам.

– Мне остается только поблагодарить вас, – сказал Джонни неожиданно охрипшим голосом.

– Повторяю: вы себя недооцениваете.

Пока шел этот разговор, Уолтер Кронкайт покончил с международным положением и перешел к курьезам, которыми иногда завершается выпуск новостей.

– …у избирателей в третьем округе западного Нью-Гэмпшира…

– Так или иначе, деньги пригодятся, – повторил Джонни. – Я…

– Погодите. Это надо послушать.

Чатсворт подался вперед; он улыбался, явно предвкушая удовольствие. Джонни повернулся к телевизору.

– … появился независимый кандидат Стилсон, – говорил Кронкайт, – сорокатрехлетний агент по страхованию и продаже недвижимости. Он стал одним из самых эксцентричных кандидатов в избирательной кампании тысяча девятьсот семьдесят шестого года, но республиканцу Гаррисону Фишеру, равно как и его сопернику – демократу Дэвиду Боузу, от этого не легче, поскольку, по данным опроса общественного мнения, Грег Стилсон опережает их с приличным отрывом. С подробностями – Джордж Герман.

– Кто такой Стилсон? – спросил Джонни.

Чатсворт рассмеялся.

– Сейчас увидите. Чумной, как мартовский заяц. Но трезвомыслящие избиратели третьего округа, сдается мне, пошлют его в ноябре в Вашингтон. Разве только он грохнется оземь и забьется в судорогах.

На экране возник смазливый молодой человек в белой сорочке. Он стоял на помосте, задрапированном звездно-полосатой материей, и обращался к небольшой толпе на автомобильной стоянке при супермаркете. Молодой человек вовсю уламывал слушателей, которые, судя по их лицам, смертельно скучали. За кадром послышался голос Джорджа Германа: