Книга Серебряные фонтаны, страница 138 – Биверли Хьюздон

Это бессвязное письмо, Эми. Священник посоветовал мне написать его, чтобы попросить у тебя прощения за грех, но я знаю, что в этом нет нужды, потому что ты уже простила меня. Ты всегда прощала меня, потому что любила меня. По-моему, эти короткие слова, которые ты сказала мне в прошлом месяце, дали мне больше утешения, чем все слова священника о божьей любви. А ощущение, твоих нежных губ, прижавшихся к моим, – это мое отпущение грехов. Я, подумал было, что подобные слова – богохульство, но священник заверил меня, что церковь отнесется к ним терпимо.

Теперь мне нужно написать еще одно письмо, для Аннабел – это будет куда труднее. У тебя есть надежды на будущее, а ее надежды я разрушил. Но я должен написать ей. Позволь мне отвлечься, я допишу тебе позже, чтобы оставить под конец что-то приятное. Писать тебе, – все равно, что ставить пирог на холод, чтобы тот до последнего оставался свежим!

Позже.

Письмо написано. Получилось не слишком хорошо, но я, никогда не обходился с ней хорошо, теперь я это вижу. Я в первую очередь надеюсь на тебя, ведь ты тоже грешница, значит, мы поймем друг друга.

Эми, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты дала мне так много, особенно в последний год. Я не смог бы держаться, если бы не мысли о тебе, оставшейся в Истоне. Ты была моим исцелением, моей наградой за хорошее поведение. Стоило мне приклонить голову в каком-нибудь из этих вонючих дотов, все становилось терпимым, если закрыть глаза и начать думать о тебе. Лежа там, я вспоминал твое лицо, когда ты играла с детьми, твой голос, когда ты разговаривала с Флорой, твои глаза, когда ты смотрела на меня. Когда дела пошли ужасно, я представлял, как сплю в твоей гостиной, а затем просыпаюсь и вижу твое лицо при свете лампы – точь в точь, как я проснулся и увидел его, когда в последний раз приезжал к тебе. Ох, Эми, как же я люблю, как же я люблю тебя!

Эми, я пытался написать письмо для Флоры, чтобы ты когда-нибудь отдала его ей, но у меня не получилось. Поэтому расскажи ей все сама, когда она достаточно повзрослеет, чтобы все понять. Скажи ей, кто ее настоящий отец, скажи, что я очень любил ее. Я написал и дяде Жан-Полю. Я сожалею, что повздорил с ним, когда в последний раз приезжал в Париж. Мы все несовершенны, а он все-таки мой отец.

Теперь, когда письма написаны, я не знаю, что с ними делать. Но, наверное, с ними ничего не нужно делать, потому что их в любом случае перешлют в Истон, ведь старик записан как мой ближайший родственник. Эми, может быть, ты отправишь за меня два других письма? Я даже не знаю точного адреса Аннабел. Адрес дяди Жан-Поля на конверте, – может быть, ты пошлешь ему и фотографию Флоры? Он просил ее у меня, а Флора по-моему, очень похожа на мою маман в этом возрасте, ему будет приятно посмотреть на нее. Может, когда-нибудь ты даже свозишь ее во Францию, чтобы показать ему. Я знаю, что слишком много прошу у тебя, Эми, но я всегда просил у тебя слишком много– и ты никогда не отказывала, моя великодушная Эми.

Aimee, jet'aime, toujours. Твой любящий Фрэнк

Я сидела, держа в руке письмо, его последнее письмо ко мне, и меня переполняло чувство вины. Ох, Фрэнк, я любила и тебя тоже.

Затем мужчина, стоящий передо мной, повернулся и подошел ко мне.

– Ты прочитала?

– Да.

– И я тоже, – сказал он едва слышно. И до меня, наконец дошло, что клапан конверта был расклеен.

Но Фрэнк писал мне, только мне.

– Ты не должен был делать этого! – воскликнула я.

– Да, не должен. Но я поддался соблазну, как Ева, и был наказан, как и она. Я сидел в этом грязном бараке, глядя на фотографию своей неверной первой жены, а затем прочитал письмо ее сына, из которого узнал, что вторая жена мне тоже неверна.

Наконец до меня дошло, в чем кроется настоящий кошмар. Я снова взглянула на письмо: «Когда ты обняла меня при последнем расставании», «ощущение твоих нежных губ, прижавшихся к моим», – и подняла взгляд на Лео. Он наблюдал за мной.

– Нет! Нет! – закричала я.

Лео указал на письмо в моей руке.

– Думаю, это убедительнее, чем платок Дездемоны, – он неуклюже отвернулся от меня и уставился в бассейн фонтана, неторопливо цитируя:

У розы есть шипы, луна и солнце – в пятнах,

Бутон нежнейший гложет гадкий червь,

Таится ил в серебряных фонтанах.

Затем он взглянул мне в лицо и повторил:

Бутон нежнейший гложет гадкий червь...

– Нет! Нет! – снова закричала я.

– Я знал, что ты любила его, но даже и заподозрить не мог, что он тоже влюбится в тебя, – сказал Лео. – Я считал, что он равнодушен к тебе, и оказался в дураках. В конце концов, я же полюбил тебя, почему же этого не могло произойти с ним? А когда он полюбил, разве ты могла ему не ответить? – он запнулся и с отвращением добавил: – Особенно теперь, когда ты почувствовала вкус постельных удовольствий.

Я попыталась прервать его, но он не позволил:

– Нет, Эми, не тебя мне нужно обвинять, а себя. Возможно, я сделал тебе слишком много поблажек, – наблюдая за моим лицом, он спросил снова: – Ты грешница? Или ты просто любила слишком сильно?

– Нет! – воскликнула я. – Супружеская неверность – это грех!

Лео опустил взгляд на меня, его глаза были в тени розы «Гарланд».

– Да, я тоже так думаю, потому что это предательство, а любое предательство – грех.

– Но я не была...

Он прервал меня, процитировав фразу:

– «...ощущение твоих нежных губ, прижавшихся к моим...» Ты целовалась с ним, Эми?