Онлайн книга «Ключ к счастью»
Она совсем запуталась и не понимала, чего в нем больше — приятного и утешительного, как этот бальзам, что он кладет па рапу, или опасного и подозрительного. Словно желая ответить на ее безмолвный вопрос, он вдруг проговорил равнодушно‑безразличным тоном: — Что же вы все‑таки искали там, в библиотеке, мадам? Она вздернула подбородок. — Почему вы считаете, будто я что‑то искала? — Потому что у меня есть глаза и я способен осмыслить то, что вижу, и сделать кое‑какие выводы… Осторожно, сейчас я перевяжу рану, потом ваш лекарь решит, нужно ли накладывать швы. Он смазал рану мазью из другой банки и начал осторожно перевязывать шею мягкой тканью. — Вы были замужем за графом Брайанстоном, если не ошибаюсь? — спросил он вежливо‑равнодушно. Это не так сложно узнать, подумала она с насмешкой, тут нечего осмысливать, как он только что выразился. — Да, — согласилась она. — Быть может, вы искали какую‑то вещь, дорогую для вас и принадлежавшую вашему мужу? — предположил он и повернулся к двери, в которую как раз входил Седрик с подносом. — Молодчина, поставь на полку и можешь отправляться в постель. Мы не двинемся отсюда до утра. — Но мне нужно домой! — воскликнула Пен. — Отдохните немного, а когда рассветет, я сопровожу вас до дома. — Он подал ей оловянную кружку с горячим напитком. — Пейте, это окончательно успокоит боль и предохранит от лихорадки. — Спасибо. Она не смогла отказаться от ароматной жидкости и пила с наслаждением, почти забыв о желании немедленно продолжить путь. — Не вижу никакого смысла, — заметил Оуэн, опускаясь на один табурет и подставляя себе под ноги второй, — отправляться куда бы то ни было в этот предутренний холодный час, когда можно провести время, спокойно попивая приятный напиток у жаркого очага. Она ничего не ответила, так как ее губы втягивали напиток, и Оуэн заговорил опять: — Ваш муж умер три года назад, верно? Он чем‑то болел? Голос был вежливый, участливый, и она не могла не ответить. — Это случилось внезапно. Он был вполне здоров, и вдруг… Вообще он никогда не отличался богатырским здоровьем… Таким, как у его брата. — Ее тон не скрывал явной неприязни. — У Майлза всегда были здоровое тело и слабые мозги. У Филиппа наоборот. Она замолчала, но Оуэн ничего не говорил, как бы призывая ее продолжать. И она снова заговорила: — Да, той осенью он чувствовал себя вполне прилично. Лучше, чем все последнее время. И был так счастлив, что у нас будет ребенок… Так радовался… Ее голос прервался, она снова сделала несколько маленьких глотков из кружки. Оуэн терпеливо выжидал, его внимательный любезный взгляд не выдавал истинных мыслей. А думал он сейчас о том, что, кажется, нащупал тропку, нашел ключ к установлению более тесных отношений. Ни лесть, ни проявление пылких чувств не принесут ему желаемого результата: эту женщину на подобные уловки не возьмешь. Победу можно обрести, только завоевав ее дружбу и доверие. Лишь тогда она раскроется сама и раскроет ему или поможет раскрыть секреты, которые знает или к которым близка. Она человек, наделенный глубокими чувствами, это несомненно, и очевидно также, что ее что‑то гложет или просто печалит, а может, злит — именно это ему необходимо узнать, прежде чем начать действовать по настоящему. Что ж, тем интереснее… — И кто же у вас родился? — тихо спросил он. Пен отвела глаза от огня, и Оуэн внутренне вздрогнул — такая ярость полыхнула в ее взгляде. На мгновение ему почудилось, что она безумна. — У меня был сын, — произнесла она, отвернувшись к камину. — Он родился через шесть месяцев после смерти Филиппа… А он… Вы спрашивали о Филиппе. Он так ждал рождения ребенка, так бодро себя чувствовал… И вдруг… Или я уже говорила об этом?.. Вдруг заболел и через три дня умер. Никто не мог помочь… Голос ее утратил горячность, на смену пришла горечь. Пен снова повернула голову к Оуэну, он увидел, как побледнело ее лицо — стало цвета повязки на шее. В огромных глазах стояли слезы. Следующие слова она произнесла медленно и отчетливо, как будто с трудом читала по бумажке: — А потом мне сказали, что мой ребенок… мой сын умер… Что он был мертв до рождения. Но я слышала… слышала его крик. Понимаете? Теперь она не отрываясь смотрела на Оуэна, опять с яростью, с вызовом, словно заранее подозревая, что он не поверит ей, и продолжала говорить. — Никто не хотел верить мне. Никто. Но я знаю, он родился живым… мой сын… А они… они не захотели показать мне его… Словно его и не было… Словно я не носила его восемь месяцев в своем чреве… Оуэна помимо воли захватил этот взрыв чувств. Он убрал ноги с табурета, обеими руками ухватил кружку с остывающим напитком и, положив локти на колени, наклонился к Пен, всматриваясь в ее лицо, вслушиваясь в слова. Да, перед ним не слабое, безвольное существо, а женщина сильных страстей и, по‑видимому, недюжинного ума… Итак, вперед, Оуэн! — И что же вы хотели найти в библиотеке дома Брайанстонов? — спросил он, не сводя с нее взгляда. — Не знаю, — сразу ответила она. И, помолчав, прибавила: — Что‑нибудь… что‑то… что помогло бы узнать, что же действительно произошло в ту ночь, когда родился мой ребенок. — Она приподняла с пояса кошелек, щелкнула золотой застежкой. — Вот… раз уж вы спросили… Я вырвала этот лист из книги записи расходов на тот день. Тут имена и суммы. Подумала, что смогу найти кого‑то, у кого узнаю… Какую‑нибудь повитуху… Она уже держала в руке листок с именами, и было видно, ей хочется говорить, рассказывать, делиться наболевшим. —..До самого конца… я говорю о родах… я находилась в полусознании. Ох как было больно и трудно… Почему‑то это случилось почти на месяц раньше срока. Не знаю почему… Но так бывает… — Она содрогнулась, переживая вновь те давние мучения. — Он родился до того, как моя мать успела приехать из Дербишира. Возле меня были только свекровь и несколько женщин, которых та наняла. Мне незнакомых… Оуэн слушал молча. Ей нравилось его молчание, участливый внимательный взгляд. —..Конечно, все уверяли, что я не могла слышать голос ребенка. Что на меня повлияло мое состояние, затуманило мозг… Уверяли в один голос: он родился мертвым. Но я же слышала! Слышала! Вы мне верите? Оуэн медленно наклонил голову. Его голос был полон сочувствия, когда он проговорил: — То, что вам никто не верил, делало ваше положение… ваше состояние невыносимым, я понимаю. — Да, да! — с горячностью подтвердила она, продолжая терзать лист бумаги в руках, разворачивая его и пытаясь разгладить складки. — Никто… Даже моя мать… сестра… даже Робин. Он тоже считает, что я просто обезумела от боли, от горя. |