Онлайн книга «Два капитана»
Как хорошо вернуться в родной город после восьмилетней разлуки! Все знакомо — и все незнакомо. Неужели это губернаторский дом? Когда-то он казался мне огромным. Неужели это Застенная? Разве она была такая узенькая и кривая? Неужели это Лопухинский бульвар? Но бульвар утешил меня: за липами вдоль всей главной аллеи тянулись прекрасные новые здания. Чёрные липы были как будто нарисованы на белом фоне, и чёрные тени от них косо лежали на белом снегу — это было очень красиво. Я быстро шёл и на каждом шагу то узнавал старое, то поражался переменам. Вот приют, в который тётя Даша собиралась отдать нас с сестрой; он стал зелёного цвета, и на стене появилась большая мраморная доска с золотыми буквами. Я прочёл и не поверил глазам: «В этом доме в 1824 году останавливался Александр Сергеевич Пушкин». Чёрт возьми! В этом доме! То-то задрали бы носы приютские, если бы они это знали. А вот и «присутственные места», в которые мы с мамой когда-то носили прошение! Они стали теперь совсем «неприсутственными», старинные низкие решётки были сняты с окон, и у ворот висела дощечка: «Дом культуры». А вот и Крепостной вал, — сердце у меня застучало. Гранитная набережная открылась предо мной, и я с трудом узнал в ней наш бедный пологий берег. Но ещё больше меня поразило, что на том месте, где прежде стояли наши дома, был разбит сквер и няньки с закутанными младенцами, как идолы, сидели на скамейках. Этого я не ожидал. Долго стоял я на Крепостном валу, изучая в немом изумлении сквер, гранитную набережную и бульвар, вдоль которого мы некогда играли в рюхи. На месте пустыря, за которым прежде начинались зады москательных рядов, стояло теперь высокое серое здание, и у подъезда в огромной шубе расхаживал охранник. Я подошёл к нему. — Энская электростанция, — важно ответил он, когда я показал на здание и спросил, что это за штука. — Вы случайно не знаете, где живёт Сковородников? — Судья? — Нет. — Тогда не знаю. У нас один Сковородников — судья. Я отошёл. Может ли быть, что старик Сковородников стал судьёй? Обернувшись, я вновь посмотрел на прекрасное высокое здание, построенное на месте наших нищих домов, и решил, что может. — А каков из себя судья? Высокого роста? — Высокого. — Усатый? — Нет, не усатый, — как бы обидясь за Сковородникова, возразил охранник. Гм… не усатый? Мало надежды. — А где этот судья живёт? — На Гоголевской, в доме бывшем Маркузе. Я знал этот дом — один из лучших в городе, с львиными мордами по обеим сторонам подъезда. Снова я стал в тупик. Но делать было нечего, и я пошёл на Гоголевскую, впрочем мало надеясь, что старик Сковородников снял усы, стал судьёй и поселился в таком великолепном доме. Через полчаса я был на Гоголевской, у дома Маркузе. Львиные морды постарели за восемь лет, но все-таки это были ещё внушительные, сердитые морды. В нерешительности стоял я у широкого крытого подъезда. Позвонить, что ли? Или спросить у милиционера, где адресный стол? Кисейные занавески в тёти Дашином вкусе виднелись за окнами. Я вдруг решился и позвонил. Мне открыла девушка лет шестнадцати, в синем фланелевом платье, гладко причёсанная, с прямым пробором и смуглая. Смуглая — это меня сбило. — Здесь живут Сковородниковы? — Да. — А… Дарья Гавриловна дома? — Она скоро придёт, — ответила девушка, улыбаясь и разглядывая меня с любопытством. Она улыбалась совершенно как Саня, но Саня была светлая, с вьющимися косами и с голубыми глазами. Нет, не Саня. — Можно подождать? — Пожалуйста. Я поставил свой сундучок в передней, снял пальто, и она провела меня в большую, светлую комнату, чисто и даже богато прибранную. Главное место в ней занимал рояль — это было не похоже на тётю Дашу. Но портрет между вазами голубого стекла, портрет героя, сидящего на фоне снежных гор в камышовом кресле, — это была уже как бы сама тётя Даша. Надо полагать, что я осматривался с довольно глупым, радостным выражением, потому что девушка глядела на меня во все глаза. Вдруг она наклонила голову и высоко подняла брови — совершенно как мать. Я понял, что это все-таки Саня. — Саня? — сказал я не очень уверенно. Она удивилась: — Да. — Постой, ты же была белая, — продолжал я дрожащим голосом. — В чём дело? Когда мы жили в деревне, ты была совершенно белая. А теперь стала какая-то чёрная. Она остолбенела, даже открыла рот. — В какой деревне? — Когда умер отец, — сказал я и засмеялся. — Эх, ты, забыла! Все забыла! И меня не помнишь! Язык у меня немного заплетался — должно быть, от радости. Ведь я все-таки очень любил её и восемь лет не видел, и она была так похожа на мать. — Саня? — сказала и она наконец. — Господи! Да ведь мы думали, что ты давно умер. Она обняла меня: — Саня, Саня! Неужели это ты?.. И тёти Даши нет… Да садись же, что ты стоишь? Откуда ты? Когда приехал? Мы сели рядом, но она сейчас же вскочила и побежала в переднюю за моим сундучком. — Да подожди же! Куда ты? Скажи хоть, как ты живёшь? Как тётя Даша? — А ты-то как? Почему не написал ни разу? Ведь мы искали тебя. Даже давали объявления в газетах. — Не читал, — сказал я с раскаянием. Только теперь я в полной мере оценил, что это была за подлость — забыть о том, что у меня такая сестра. И такая чудная тётя Даша, которой нельзя было даже сказать, что я вернулся, потому что она могла умереть от радости, как мне только что заявила Саня. — И Петя разыскивал тебя, — продолжала она. — Вот ещё недавно писал в Ташкент. Он думает, что ты живёшь в Ташкенте. — Петька? — Ну да. — Сковородников? — Ну какой же ещё! — Где он? — В Москве, — сказала Саня. Я был поражён: — Давно ли? — А вот как вы с ним удрали. Петька в Москве! Я не мог прийти в себя от изумления. — Саня, да ведь и я живу в Москве! — Ну да? — Честное слово! Как же он? Что делает? — Ничего, хорошо. Он в этом году школу кончает. — Фу, чёрт! Да ведь и я же!.. У тебя его карточки нет? Мне показалось, что Саня немного смутилась, когда я спросил о карточке. Она сказала: «Сейчас», вышла и сразу вернулась, точно вынула Петькину карточку из кармана. — Послушай, ведь он красивый! — сказал я и захохотал. — Рыжий? — Рыжий. |