Книга Запретный плод, страница 89 – Сьюзен Джонсон

— Батист всегда говорил, что ты животное! Он рассказывал, как все девушки хватали тебя на весеннем празднике в нашей деревне в Посей. И ты дразнил их, как крестьянин. У тебя руки, как у крестьянина, слишком большие, как и твое тело. Может, гувернанткам нравится деревенщина. — Герцог широко раскрыл глаза, слушая ее. — Он рассказывал мне о твоих маленьких гувернантках, для которых ты был больше чем французский император.

— Да, твой аббат научил тебя думать посвоему. Зачем ты вышла за меня замуж? Я всегда удивлялся этому. Как ты не взвесила всего этого раньше? Твоя семья так хотела породниться с де Веками? Честнее было сбежать вместе с твоим парижским священником.

— У него совсем не было денег.

— А… — сказал герцог. Все стало ясно. Он был мужем, который сделал семейство Монтеньи намного богаче. А аббат был католиком, не имел права жениться, а самое страшное — был беден. Много лет он не мог понять холодность Изабель, когда она стала герцогиней де Век. Он мучился тем, что, повидимому, это с ним чтото не так.

— Когда нет денег — это всегда плохо, ведь так? А как насчет любви? — спокойно спросил он, глядя на женщину, которая столько лет считалась его женой и украла у него лучшие годы.

— Бог мой, Этьен, опять ты со своим романтизмом. Романтика не имеет ничего общего с браком. Мы жили, как все живут, как жили наши родители, и их родители тоже.

— Как насчет счастья? Страсти?

— Твоя новая возбужденная сучка даст тебе все это, она такая черная… как арап. Этьен философски заметил:

— Нет ничего чернее твоего сердца, Изабель. — И добавил: — Если я услышу хоть одно подобное слово о Дейзи, я тебе гарантирую, что самый последний человек в Париже будет в курсе твоего увлечения религиозным эротизмом. А так как ты не успела познакомить меня со своим партнером, то я запомню герб на его подштанниках, — сказал он, взглянув на кушетку. — Не думаю, что герцогу Нантису понравится, что ты развращаешь его дорогого сыночка. У него есть влияние при папском дворе, как я помню. Может, он поможет отлучить тебя от церкви или испортит карьеру твоему кузену архиепископу. Подумай об этом в течение минуты, прежде чем примешь решение о разводе.

— У меня есть выбор?

— Все зависит от степени твоего унижения и моего желания мести. Ты пропустила меня через ад, Изабель, в течение последних месяцев.

— Это мне в принципе безразлично.

— По крайней мере, честно. Что ж, наши адвокаты начнут вести переговоры, скажем, через час.

— Это невозможно.

— Что невозможно? — спросил он угрожающе. У нее хватило ума сказать:

— Время… Час — это невозможно.

— В таком случае один из твоих негодяев совершит чудо. Я хочу видеть Лэтэва в офисе Бурже через час. Завтра я отплываю в Америку.

— Ты ублюдок!

— Я счастливый ублюдок, — усмехнулся он и добавил: — Скажи Лэтэву, чтобы много не просил. У меня еще остались воспоминания о вашей попытке забрать железную дорогу, ты принимала в этом активное участие. — Когданибудь я уничтожу тебя, Этьен, будь ты проклят!

— Может быть, — сказал он, — но подумай и о светлой стороне, Изабель. Так как вся эта волокита с разводом кончилась, у тебя теперь появится больше времени, чтобы быть «гувернанткой» всех этих дохлых женственных блондинчиков.

Она схватила вазу династии Мин и швырнула ее об пол, когда он уже дошел до дверей.

— Я вычту ее стоимость, Изабель, из денег на твое содержание, — сказал он с усмешкой и хлопнул дверью.

— Вторая, — пробормотал он, когда, пересекая холл, услышал, как полетела следующая ваза. А дойдя до лестницы, сказал: — Третья.

Этьен заставил своего кучера побить все рекорды скорости, когда они мчались в офис Бурже, где Фелис ждал результатов визита к Изабель. Проходя через две приемные, герцог улыбался и здоровался со всеми служащими. Когда он дошел до двери Бурже, его лицо просто светилось, он отстранил молодого помощника Фелиса и открыл дверь сам.

— Ты видишь перед собой чрезвычайно счастливого человека, радующегося жизни и верящего в справедливость правосудия. — Этьен раскинул руки, как будто собирался обнять весь мир.

— Очевидно, случилось какоето чудо, — сказал Бурже, отвечая улыбкой на приветствие. Он заложил руки с закатанными рукавами за голову и откинулся на спинку стула. — Хочу услышать все замечательные подробности.

— Первая: Лэтэв появится тут в течение часа с обнаженной головой, я полагаю. — Взявшись за стул, Этьен пододвинул его ближе к столу Фелиса. — Что касается подробностей, они действительно великолепны, но слегка непристойны и определенно вопиющи. — Герцог весело улыбнулся.

— Я полагаю, что вы не беседовали за чашкой чая после минувших месяцев борьбы со зловредной герцогиней об ее отвратительной концепции правосудия.

— Там, может, и был чай, — сказал герцог с вызовом. — Но их одолевала жажда другого рода…

— Их? — спросил Бурже. — Я от нетерпения просто…

— С ума сходите, не так ли Фелис? Оно и понятно. Они — это моя жена Изабель, которая не верила в развод до самого последнего момента, и ее друг, мы встречались с ним както в галерее. Я вижу на вашем лице нетерпеливое ожидание подробностей. Ну, угадайте же, что дальше?

— Застигнуты на месте преступления?

— Точно.

Истинный адвокат, Фелис сразу задал вопрос:

— Шарбю был свидетелем?

— Беспристрастным свидетелем в выгодной ситуации — под занавес.

Даже Бурже был слегка шокирован, хотя ему много чего довелось повидать, поднимаясь по социальной лестнице. Он знал, что разновидности порока не так уж сильно отличаются в разных классах, а только еще ярче проявляются в роскошном высшем обществе. Но герцогиня де Век была надменной, высокомерной и создавала иллюзию полного самообладания.

— Вы все это видели?

— Каждую извращенную подробность.

— Вы могли бы убить их обоих.

— Знаю, я сказал ей об этом.

Бурже слегка вскинул темные брови и почти с сожалением сказал:

— Возможно, вы слишком добры.

— Эта мысль у меня была, но такое происходит в порыве страсти, а страсть — не то чувство, которое связывает меня с Изабель.

— Вы все сделали с холодным расчетом?

— Разумеется. Это сэкономит огромное количество денег, разве не так? Черт, когда я увидел их на атласной софе отвратительного розового цвета, которую Изабель перетягивала множество раз — теперь я знаю почему — ненависть была первым моим чувством. Затем моя душа подпрыгнула выше снежных вершин Гималаев. Свобода! — подумал я. — Это свобода. Удивительно, я ехал с намерением умолять ее об одолжении. Может, фортуна повернулась к ней спиной и свершилось, наконец, божественное правосудие?

— Я думаю, что вы никогда не пытались ничего выяснить, — спокойно заметил Бурже.