Книга Media Sapiens. Дневник информационного террориста, страница 33 – Сергей Минаев

— Кофи Аннан, к вашему сведению, негр, — отвечаю я.

— А это никого не ебет! Это, бля, твои проблемы! — орёт рыжий истеричным голосом заученную фразу по опусканию оппонента.

— Спокойнее, спокойнее, — говорит квадратный. — Разберёмся, кто негр, а кто нет.

— Карманы освобождаем, брючный ремень и шнурки вынуть, — безучастно говорит Семеныч.

С меня снимают наручники, и я выкладываю на стол сигареты, зажигалку, кошелёк, вынимаю ремень и начинаю расшнуровывать ботинки. Семеныч тем временем исследует мой кошелёк и выкладывает на стол какие-то мятые рубли и несколько стодолларовых купюр, после чего удивлённо смотрит на квадратного.

— Вы полагаете, что у бомжа, который украл чужой паспорт, водятся такие деньги? — спрашиваю я Семеныча.

Семеныч переглядывается с квадратным и рыжим, после чего квадратный, не задумываясь, изрекает:

— Он и кошелёк ещё стырил. Ну всё, считай, приехал. Пару суток — и под суд, а потом на этап. Давно откинулся-то?

— Откуда? — удивлённо спрашиваю я.

— От верблюда. Давай в камеру его, — резюмирует квадратный.

В «обезьяннике» пахло кошачьей мочой и хлоркой. Кроме меня, на длинной скамейке примостился не то туркмен, не то узбек в мятом тёмном костюме. Он сидел, двумя руками держась за лавку, как воробей на жёрдочке, раскачивался и напевал:

В Ашхабаде, в пэрвом парке

Музыкалар играется

Разный сорта девочкалар

Туда-суда шляется.

— Здрасьте, — поздоровался я.

— Салам алейкум, — ответил узбекотуркмен.

Не зная, о чём его спросить, но понимая, что разговор как-то следует поддержать, я поинтересовался, давно ли он тут находится.

— Двои суток сижу, — ответил он и продолжил петь:

«Ммммууууууууэээдевочкалар…»

— А за что тебя? Без регистрации?

— Я документ проебаль. Командировка закончился, я у вас тут двух проститутка-лар беру, в гостиница-лар еду. Просыпаюсь — ни одной проститутка, ни документ. — Он замер на секунду, потом принялся раскачиваться с новой силой и петь с неистовым лицом:

«Ммммууууууууэээдевочкалар…»

С полчаса просидели молча, узбекотуркмен изредка матерился вполголоса, ещё реже пел про «девочка-лар». Я закрыл глаза и начал дремать.

— А тибэ за што мент взяль? — разбудил меня узбекотуркмен.

— А? — встрепенулся я со сна.

— За што тибэ мент взяль, говорю.

— За то, что по телевизору показывали.

— Ууу, — промычал он.

Я снова задремал. Мне снился поезд, ванна в каком-то дорогом отеле и менты. В какой-то момент узбек затряс меня за плечо:

— Эээ, послюшай, чо скажу.

— Ну?

— Эта… билять, а как ты можешь перед мент отвечать за то, че по телевизору показывают? Ты че, это делал? Вот закон у вас дурной! Шайтан!

— Не понял?

— Ну, билять… как ты можешь перед мент отвечать за то, чо другие по телевизору показывают? Ты ж все это говно не делаль?

Я задумался, не зная, что ему ответить.

— Ну да, вообще-то. Все не делал… и отвечать за это если и буду, то не перед ментом…

Дверь «обезьянника» заскрипела и открылась.

— Дроздиков, на выход! — крикнули с порога.

Я встал и вышел из камеры. Мент довёл меня до двери с табличкой «Начальник отделения». В кабинете за старым потрескавшимся столом, подперев голову рукой и уставившись в газету, сидел помятый жизнью майор лет пятидесяти.

Стол его был завален документами вперемешку с газетами и журналами. На углу стола стоял старенький монитор, а перед ним небольшой кактус в горшке. За спиной майора висел плакат с изображением двух здоровяков в камуфляже и чёрных шапках с отверстиями для глаз. Перед ними, положив руки на затылок, стоял на коленях мужик криминального вида в кожаной куртке. В правом верхнем углу плаката было написано:

Я люблю тебя, жесть,

Я люблю тебя снова и снова

(Отряд милиции особого назначения)

— Доставил, — сказал у меня из-за спины мент.

— А… спасибо, — майор поднял на меня глаза, — значит так, Антон Геннадьевич. Вот ваши документы, вот ваш ремень, кошелёк и шнурки. Забирайте и идите.

— То есть вы разобрались? А моральный урон кто мне компенсирует?

— Гражданин Дроздиков или как вас там на самом деле. Мы ни в чём и не разбирались. Наше дело преступников ловить, а не в вашу политическую грязь лезть, понятно?

— То есть как? Сначала человека избили, потом упрятали в камеру на целый день, а теперь просто вот так — «забирайте и идите». Вы понимаете, что я вот так, запросто, это дело не оставлю? Вы привыкли чинить произвол над безропотными гражданами, но со мной так не выйдет! Вы понимаете, кто я?

— В том-то и дело, что не понимаем… — устало вздохнул майор, — если бы понимали, то и не взяли бы, а может, — он поднял палец вверх, — может! Может и… — тут он замешкался, как бы находя нужное окончание, — и не отпустили бы. Вот! — торжествующе закончил майор.

— А чего тут непонятного-то? — удивляюсь я.

— А то! С одной стороны — полное соответствие задержанного фотографии на паспорте на имя Дроздикова Антона Геннадьевича.

— Ну? И чего?

— Баранки гну! А с другой стороны — газеты и телевизор сообщают, что сам Дроздиков, который Антон Геннадьевич, бля, погиб. На грузино-российской границе. И не исключено, что весь этот сыр-бор там был именно с целью убить его. Вот. А теперь он собственной персоной сидит передо мной, грязный и рваный. Кому верить? — Майор обратился ко мне, как к союзнику в решении столь сложной проблемы. Он говорил таким грустным и ничего не понимающим тоном, что мне даже стало его жалко.

— Трудная у тебя работа, майор… — говорю я сочувственным тоном.

— Конечно, трудная. На вокзале воровство, мошенничество, убийства. Каждый день бомжи, наркоманы, цыганки, пропавшие дети, а тут ещё покойники воскресают. Так что не хочу я разбираться, ты это он или… то есть… ну, короче… бери своё и иди. Так будет лучше. Для всех.

Я вдеваю шнурки в ботинки, затем ремень, беру со стола кошелёк, методично пересчитываю содержимое и говорю:

— Майор, у меня тут пятьсот долларов было.

— Где? — удивлённо перегибается через стол майор.

— В кошельке. А теперь их нет.

— Да ладно? — прищуривается он.

— Вот те и ладно. Скажи своим, чтобы бабки принесли, майор.

— Слушай, какие бабки, а? Ты же мёртвый, а мертвецам бабки ни к чему, усекаешь?

— Какой же я мёртвый, я же вот тут перед тобой сижу, живой. Неувязочка выходит, да, майор? Короче, бабки давай мои.