Книга Олений заповедник, страница 87 – Норман Мейлер

Гвардеец был ниже ростом и поплотнее, и лицо у него было дружелюбное. Это был борец. Он был из тех, кто улыбнется печальной скромной улыбкой, ввяжется в драку в баре и отбросит ближайшего человека через всю комнату. При всем при этом оба выглядели неглупыми, как хорошие спортсмены, обладающие практическим умом.

— Привет, — сказал я, — давно вы тут сидите?

И тут же понял, что дело будет худо, потому что я, как всегда, пришел усталый и хотя старался, чтобы голос звучал ровно, не сумел выдержать интонацию. Помню, я подумал, как по-разному сложился бы наш разговор, если бы они пришли говорить со мной не в дешевую меблированную комнату, а в современный дом, в котором я раньше жил, со встроенным баром и большим зеркалом во всю стену, в котором они видели свое отражение. Тот, что был похож на футболиста, держал в руке вырезку из газеты.

— Ваша фамилия О'Шонесси или Макшонесси? — спросил он, глядя на меня. У него была странная манера смотреть на человека. Он смотрел не в глаза, а на мою переносицу, и этому трюку надо было научиться, потому что я почувствовал себя еще хуже.

— Правильно первое.

— Морская пехота или авиация?

— Авиация.

Тот, что выглядел гвардейцем, продолжал с улыбкой смотреть на меня.

— Почему вы выставляете себя капитаном морской пехоты? — спросил футболист.

— Я никогда этого не делал.

— Вы что, хотите сказать, что эта статья врет?

— Ну, знаешь, Мак, — сказал я, — ни одна газета никогда не допускает ошибок.

Он что-то буркнул и передал вырезку гвардейцу. Гвардеец заговорил с акцентом южанина.

— Слушайте, почему вы пишете свою фамилию так странно, через «е»? — спросил он.

— Об этом надо спросить моего папашу.

— Он был каторжником, да?

— Мой отец выступал в разных качествах, — сказал я.

— Да, — сказал футболист, — он был каторжником.

Я сел на кровать, так как они занимали оба кресла, и стал медленно и старательно вскрывать пачку сигарет, и, по-моему, руки у меня при этом не тряслись. Но вот поднести огонь к сигарете было уже выше моих возможностей. Я понятия не имел, приехали ли они в Дезер-д'Ор на день и зашли ко мне, чтобы провести часок, или все это было какой-то большой ошибкой.

— Прежде чем мы пойдем дальше, — сказал я, — вы не могли бы показать мне ваши документы?

Мы посидели так с минуту, а потом футболист достал из нагрудного кармана бумажник и протянул мне внушительно выглядевшую карточку с печатью Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и словами «следователь по особым делам», напечатанными жирным шрифтом под фотографией с паспорта. Фамилия его была Грин, Харви Грин.

— Ну, так что вы хотите? — спросил я.

— Выяснить кое-что о двух-трех людях, включая вас самого.

— И что же вы хотите выяснить?

— Вопросы задаем мы. На случай, если вам неизвестно, у вас могут быть небольшие неприятности.

— Не вижу никаких неприятностей, — сказал я.

— Скажи-ка мне, парень, Пулу Майерс — красная? — спросил гвардеец.

Я рассмеялся.

— Знаете, я никогда не знал ни одного красного. Я просто никогда не бывал в этих кругах.

— Но ведь ты же знаешь Чарли Айтела, верно, приятель?

— Да, знаю.

— А Айтел якшался тут с людьми, политически сомнительными.

Мне немного полегчало.

— Ну так он, наверно, сообщил вам их имена.

— Конечно, — сказал Грин.

— А ну расскажите мне про Пулу, приятель, — потребовал гвардеец.

— Мы никогда не говорили о политике.

— О чем же вы говорили? — спросил Грин.

— О личном.

— У вас были личные интимные отношения?

— Разве вам не известен ответ?

— Мы ждем его от тебя.

— Я любил Лулу, — сказал я.

Рот Грина скривился в презрительной гримасе.

— Ты хочешь сказать, что состоял в грязных и противозаконных отношениях с ней.

— Я так не считаю, — сказал я.

— Значит, ты так не считаешь, — сказал Грин. — Потому что если бы считал, то такой ирландский парень не общался бы с этими извращенцами.

Тут я очень испугался. Единственное, что соответствовало фамилии Грина, это его глаза — они были варено-зеленого цвета. На память мне пришел полицейский с такими же варено-зелеными глазами, который пришел к нам в приют, потому что несколько приютских мальчиков устраивали набеги на кондитерские магазины. Он допрашивал меня целых полчаса и наконец довел до слез, заставив признаться, что я развлекаюсь сам с собой. И меня охватила тревога — это самое подходящее слово, — что то же произойдет со мной и сейчас.

Но лишь немногие полицейские умеют все время держаться как команда, и гвардеец на какое-то время избавил меня от Гоина. Я подозреваю, что они с Грином немного надоели друг другу. Так или иначе, гвардейца интересовали другие вещи в большей мере, чем состояние моей души.

— Тебе повезло, приятель, подцепить кинозвезду, — сказал он с юмором превосходства, но в голосе его чувствовалось также и то, что он скорее всего зарабатывает сто двадцать долларов в неделю и в пригороде его ждут жена и дети. — Тебе, должно быть, доставляло удовольствие получать большие счета за право лечь в постельку.

Тут я почувствовал, что передо мной открывается некий выход из положения. И, к собственному удивлению, улыбнулся и сказал:

— У вас хороший инстинкт по выуживанию подробностей личной жизни.

— Я знаю достаточно, чтобы понимать, что ты считаешь себя лихим малым, — сказал гвардеец.

— Я не бахвалюсь.

— Ну и не бахвалься. Всем известно, что кинозвезды — ледышки, — сказал гвардеец. Он пригнулся в кресле и явно начинал злиться. А Грин сидел и печально покачивал головой. — Ты не согласен, что они ледышки? — повторил гвардеец.

— Это зависит от мужчины, — осторожно произнес я.

— Да, — сказал гвардеец, — это твоя теория. — Он раскраснелся. — Ну так расскажи нам, раскаленная кочерга, расскажи про Лулу. — Но не успел я еще подумать, что бы им подбросить, как гвардеец снова заговорил. — Я слышал, — начал он, — что Лулу… — И говорил целых две минуты. Нельзя сказать, чтобы он обладал богатым воображением, но, во всяком случае, у него было определенное мнение по этому вопросу, а потому он молол и молол языком. — Да ни одна уважающая себя девица по вызову не станет разговаривать с ней, — закончил он.

Я призвал на помощь все свое мужество и проявил его в большей степени, чем обладал.

— Если вы намерены меня допрашивать, — сказал я, — я хочу включить запись.