Онлайн книга «Богиня прайм-тайма»
|
Впрочем, те, кто на прошлой неделе увез из гостиницы американскую девушку-фотографа, которую с тех пор никто не видел, не стали бы стучать. Ники преувеличенно осторожно поставил на стол свою кружку, чтобы не расплескать ни капли драгоценного кофе, и шагнул к двери, кося напряженным глазом. В кулаке у него что-то блеснуло, и Ольга вдруг поняла, что это… нож. Господи Иисусе!.. – Ники!.. – Ти-хо! – одними губами приказал он, бесшумно прыгнул и прижался спиной к стене. В дверь опять постучали, правда, немного тише. Ники мотнул головой, что означало – открывай! – и Ольга отодвинула щеколду. Все его прыжки и ужимки напоминали боевик под названием “Спецназ” – там тоже так прыгали и гримасничали. В коридоре произошло какое-то шевеление. Потом осторожный голос сказал негромко: – Мужики! Вы здесь?! Оператор молниеносно выбросил руку с ножом, и как давеча Ольгу, схватил посетителя за майку и втащил внутрь. Лезвие тускло сверкнуло у самой щеки незваного гостя. – Твою мать!.. Человек ввалился в комнату головой вперед, сделал несколько торопливых шагов, чтобы не упасть, и почти уткнулся носом в стол, на котором стояла кружка. Ничуть не обескураженный бесцеремонным обращением, он повел носом, живо понюхал, схватил кружку и сделал большой глоток. – Поставь на место! – Да ладно! – Поставь, тебе говорят! Посетитель еще раз торопливо хлебнул, утер губы и сказал насмешливо: – Ники, ты жадина! Вот Оленька не такая! Ведь правда? Я знаю, что ты ничего не пожалеешь для друга. Для своего старого друга! А, Оленька? – Я тоже жадина, – буркнула Ольга, забрала со стола кружку и сунула ее Ники. Борейко и без кофе обойдется. Все знали, что Толя каким-то волшебным образом умел добыть все, что угодно, даже в осажденном Кабуле. Поговаривали о его связях с контрабандистами и талибами, с узбеками и пакистанцами – впрочем, журналисты всегда склонны усложнять, выдумывать, “играть в детектив”. Может, он просто оборотистый и ловкий, этот самый Толя Борейко, корреспондент агентства “Интерфакс”. – А у меня телефон сдох, – поделился Толя, покосился на Ники и усмехнулся. Оператор даже не хлебал, а словно лакал кофе, торопливо, словно боялся, что у него отнимут драгоценную кружку. Толе совсем не хотелось кофе – он мог пить его сколько угодно. – У всех телефоны сдохли, – пробормотала Ольга. Афганцы все хохотали под окнами. Они или хохотали, или стреляли, или кричали гортанными, как будто раздраженными голосами – казалось, что вот-вот подерутся. Ольга никогда не видела, чтобы они были спокойны. – Так у меня спутниковый! Детям такие в руки не дают. – Дети – это мы? – Оленька, что ты там высматриваешь, за окошком? Вот лично я ничего хорошего там никогда не видал. Посмотрела бы на меня, лапонька. – Нет, спасибо. Толь, я лучше в окошко. – Тебе нравятся бородатые мужчины в платках? Человек в пестрой косынке, похожий на корреспондента “Аль Джазиры”, куда-то делся с БТР. – Ники, а что это у тебя с мордой? – В каком смысле? – Грязная вроде. Ники вытянул шею и уставился на свое отражение в мутной полировке гардероба. Дверь, словно следуя за его взглядом, вдруг приотворилась с медленным скрипом, и Ники отшатнулся. Паника, словно атакующая змея, выметнулась из гардероба и зашаталась перед их лицами, разинув отвратительную пасть. Ольга почувствовала, как по виску проползла капля пота. – Вы чего? – оторопело спросил Толя Борейко. – Или у вас тут привидения… обитают? – Черт знает, кто тут обитает, – пробормотал Ники, прицелился и ногой захлопнул дверцу гардероба. Паника пропала за ней, будто ее и не было вовсе. – Ну, вы даете, – Толя даже головой покрутил в знак того, что несказанно удивлен тем, как они “дают”. – Нервные все какие-то стали. Ники молчал. Ему было стыдно, что он так перепугался. И стыдно, что Ольга это видела. С нервами на войне дело вообще обстоит не слишком хорошо, прав Борейко. Как там это называется, в другой жизни, – ПТС?.. ПСС?.. – ужасная штука, замучившая американцев после войны во Вьетнаме! В кино это выглядело очень трагично – небритые парни, на костылях или без, проводящие все свое время в кабаках и публичных домах, сбивающиеся в стаи или пропадающие поодиночке. Кажется, это называлось “сломаться”. “Он сломался после Сайгона” – произносить следует низким, сочувствующим голосом, отводя глаза. Ники не хотелось “ломаться”, но нервы были и впрямь на пределе. – Вчера конвой пришел, – сообщил Толя. Покопался двумя пальцами в хрустящем пакете, на дне которого болтались остатки галет, выудил какой-то обломок и решительно отправил в рот. – Из Ходжа-Багаутдина. Девчонки красивые приехали. – Какие девчонки? – встрепенулся Ники, очень озабоченный поддержанием собственного имиджа Казановы. В Кабуле этот имидж пропадал зря и, можно сказать, уже почти совсем пропал. – Француженки, – Толя осмотрел свои пальцы и аккуратно отряхнул с ладоней крошки. Ники огорчился: – Да от них никакого толку! – Конечно, никакого. – А чего ты тогда говоришь?! – Так просто. Ники запустил пятерню в кудри и энергично там почесал. Ольге его затея с отращиванием кудрей в воюющем Афганистане решительно не нравилась, но она благоразумно помалкивала. Знала, что как только начнет учить его жизни, он моментально упрется рогом и сделает что-нибудь гораздо более бессмысленное – например, станет отращивать еще и бороду. Его упрямство можно сравнить только с его чудовищным профессионализмом – если таковой может быть чудовищным. Кроме того, в нем жил еще “дух противоречия”, в полной гармонии с которым он всегда делал не то, чего от него ожидали, а то, что считал нужным, и “собственные взгляды” тоже присутствовали. Эти “взгляды” Ольгу очень забавляли, если не подавались в слишком больших количествах, как баклажаны в армянском ресторане “Ноев Ковчег” в тихом и старом центре тихой и старой Москвы. Почему-то только из такого далекого далека, как Кабул, Москва казалась тихой и старой. И баклажанов захотелось невыносимо. |