Онлайн книга «Возвращение Пираньи»
«Ни черта себе – угнетенные индей-цы», – растерянно подумал Мазур, пытаясь прикинуть, сколько же здесь «ла плата». По всему выходило, что считать следует центнерами. – Не похожи они на пролетариев! – крикнул он на ухо Ольге. – Карахо, какие пролетарии? Торговцы, лавочники, перекупщики, а это все – родовые клады... Он вздрогнул – слева раздались душераздирающие вопли, визг, вой и гогот. – Гвоздь программы! – громко пояснила Ольга. – Дьябладас, танец чертей! Ряженых чертей оказалось немереное количество, они вели себя, как и подобает нечисти: ходили колесом, орали, выкаблучивали невероятные коленца, вертели хвостами, как пропеллерами, тыкали зрителей рогами, бросались на хорошеньких девушек, и те, старательно визжа, шарахались, а рогатые, словно бы невзначай, норовили поддеть подол древком трезубца, а то и огладить мимоходом со всей чертячьей наглостью. Когда пришла ее очередь, Ольга получила сполна – исправно взвизгнув, попыталась увернуться, но налетевший с неожиданной стороны чертила, весь в ало-желтых матерчатых языках огня, ловко взметнул ей подол выше талии, а второй столь же хватко притиснул на миг к стене, упершись в грудь растопыренными лапами. Обижаться не полагалось. Мазур видел, что Ольга эти маскарадные вольности приняла как неизбежность, но все равно пожалел, что не догадался под шумок выдернуть у черта хвост, – вон там, справа, какому-то раздосадованному кавалеру это только что удалось... Она, смеясь, одернула платье: – Давай выбираться отсюда. Больше не будет ничего интересного. В собор все равно не попасть, да ты и не католик, тебе и незачем... Пойдем на ярмарку? – Пошли, – согласился он, мстительно оглянулся на чертей. – А вот маски у них фабричные... Пробираясь за ней следом, он не сразу вспомнил, о чем напомнили эти дикарские пляски. Ах да, противоположный берег Атлантики, Н’Гила, карнавал в честь какого-то старинного праздника, урожая, что ли? Вот у т е х маски были самодельными, разнообразнейшими, под костюмами можно было спрятать базуку. Они лопухнулись, конечно, были моложе, глаза разбежались, – но и Кисулу, битый волк, был хорош, вывернулся из одиннадцати покушений целехоньким, а в тот раз как-то оплошал, разрешил, чтобы его кресло поставили метрах в трех от дороги, по которой шествовали, приплясывая, маски. Ну, и получил – всю обойму в грудь из спрятанного под накидкой-бубу пистолета. Переполох, задние еще ничего не поняли, напирают, Кисулу еще заваливается, Морской Змей чуть ли не в упор высаживает в стрелявшего полмагазина, ближайшие начинают разбегаться, вопли, свист дудок, длинная пулеметная очередь по всем без разбору – это Отанга, черный двухметровый красавец, п л е м я н н и к, слишком многое терявший со смертью дяди-диктатора, лупит от бедра... С тех пор Мазур как-то не особенно жаловал карнавалы и прочие машкерады – сам он успел плюхнуться наземь, а вот Папу-Кукареку, профессионала, мочилу, чертов племянничек срезал, как косой. Хорошо еще, пенсию потом детишкам выбили, а когда подросли, Мазур на пару с Морским Змеем сочинили правдоподобную байку, в которой Папа-Кукареку, естественно, погибал в знойной, жаркой Африке насквозь героически, где-то даже агитационно... Совсем недавно какой-то газетный щелкопер раскопал-таки и эту историю из прошлого, но дети Папы-Кукареку к тому времени сами уже обзавелись детьми, были в летах, так что пережили относительно легко... Ярмарка... Одно слово – ярмарка. Нищие у базарных ворот, горы фруктов, и привычных, и диковинных, вроде гранадильяс – этаких апельсинов с зеленой студенистой мякотью и особо нежных, что даже теперь, в пору реактивных самолетов, не переносят путешествия через океан, портятся, а потому в Европе совершенно неизвестны. Абсолютно русские груды картошки, на первый взгляд, выкопанной где-то под Шантарском, – тьфу ты, здесь ведь картошкина родина, отсюда она и произошла, так что ничего удивительного... Индейцы из предгорий в ярких фабричных рубашках – но короткие ворсистые штаны из домотканины. Индейцы с далеких гор – этих, пояснила Ольга, моментально можно узнать по маленьким шляпам-монтерос из черного войлока, украшенных белым вязаным крестом. Гончары, мясники, зеленщики – и тут же чоло в джинсовом костюме, с плейерами последней модели. Десятка два лам, буднично проходящих с тюками овечьей шерсти на спинах. Столь же буднично наваленные грудой мандолины из панциря броненосца. Замысловатые сувениры непонятного на первый взгляд назначения. Масса изделий из серебра – браслеты связками, как бублики, замысловатые серьги кучей, брелоки в виде индейских божков и сверхзвуковых истребителей... И гомон, и толкотня, и следует присматривать за бумажником: если здесь нет дюжины карманников на одном квадратном метре, то Мазур – королева английская... Он приостановился. Морщинистый индеец, перед которым на куске красного пластика были навалены какие-то овальные, светло-зеленые плоды, уписывал один из них так смачно, что у Мазура поневоле потекли слюнки. – Хочешь купить? – догадалась Ольга, отчего-то лукаво щурясь. – А что? Она бросила на Мазура смеющийся взгляд: – Будь у меня желание разыграть, тебя ждал бы приятный сюрприз... Ладно, не буду, хотя мы иногда с иностранцами и проделываем, главным образом с нортеамерикано. Милый, это плоды койоловой пальмы... – Она сделала театральную паузу. – Ну и что? – спросил Мазур, как ему и полагалось по роли невежды-туриста. – Сам-то он лопает... – А то! – воскликнула Ольга. – Видишь ли, у этих плодов невероятно клейкая кожура, одним-единственным можно перемазаться так, что потом не отмоешься неделю. Поэтому их сначала скармливают коровам. В желудке у коровы переваривается только кожура, а сам плод целехоньким выходит... с другого конца. Тогда его моют и едят. Между прочим, он здорово сладкий... – Ты серьезно? – Абсолютно. – Тогда я воздержусь, – сказал Мазур. – Эти мне европейцы... Он в самом деле сладкий... а? – Нет, спасибо, что-то не хочется после коровы... – Эстет ты у меня... – сказала Ольга свысока. – Так, а вон тому типчику придется плохо, если нагрянет полиция, штраф заплатит, как миленький... – За что? – спросил Мазур, глядя на вышеупомянутого типчика, ничем не примечательного, стоявшего рядом с груженным горшками осликом. – Цветы видишь? Гирлянду на упряжи? На белую акацию похожи. – Ну? – Это «воровской цветочек», флорифундия. Она же – древовидный дурман. Если поставить большой букет в комнату, минут через десять испарения подействуют, как отличное снотворное. Воры в старые времена любили такие фокусы: высмотрят подходящий богатый дом, в окно – открытое, конечно, из-за жары – забросят букетик, выждут и идут смело, спящий хозяин не проснется... Вряд ли у этого болвана что-то такое на уме, просто приехал из диких мест, где о городских изобретателях не слыхивали, – но все равно, в провинции за флорифундию, окажись она у тебя, моментально оштрафуют. Кто знает, что у тебя на уме... Пошли? – Ольга энергично взяла его за руку и повела мимо флегматичных лам. |