Книга Могущество и честь, страница 17 – Ярослав Коваль

— Принято. Я первым дежурю.

— Я могу. Я шла налегке.

— Не надо геройствовать, Аше. Прошу тебя. Серт, живо спать. Как-то с выносливостью у тебя не очень. Плохо, плохо.

— Намного лучше, чем было раньше, — пробормотал я в ответ сведёнными губами.

Проснулся же от лёгкого толчка в плечо. Шунгрий всмотрелся мне в лицо красными от недосыпа глазами, убедился, что я в себе и вполне адекватен, после чего упал лицом в папоротник. В полнейшей отключке.

Ночь шествовала сквозь нас, ночь царственная, как императрица, едва задевала нас краем своего подола и не дарила даже взглядом. Всё то, что было сейчас вокруг, зримо напоминало о могуществе и красоте, что существовали задолго до нас и будут существовать, когда от нас не останется и воспоминаний. Темнота не была сейчас нашей защитой, не становилась и настоящей помехой. Она просто существовала, существовала вечно, давая нам возможность причаститься своей беспредельности… После чего умереть, если так лягут карты.

Дурацкие мысли лезли в голову. Сейчас, как никогда, меня испугала развернувшаяся перед нами угнетающая перспектива. Я прежде не имел настоящей возможности задуматься о возможных последствиях нынешних событий как лично для меня, так и для всех, включая её светлость. Теперь же осознал, что лучше мне было не задумываться на эту тему вовсе. Как-то спокойней оказалось существовать одним днём, одним часом, одной минутой, когда будущее столь туманно. Ночной лес хранил загадочное молчание, и хотелось верить, что тишина — знак покоя, а не угрозы.

Аштия проснулась ближе к восходу — легко было определить, что он подступает, по мелкой прохватывающей дрожи. Женщина поднялась почти бесшумно и подсела ко мне, кутаясь в плащи: дневной, шёлковый, послуживший ей тогда заменой Тристанова меча, и поверх — второй, толстый, тёплый. Она, как и все местные, была мерзлячкой.

— Мне не везёт эти дни.

— Не должно же везти вечно.

— Думаешь, удача меня оставила?

— Думаю, что ты лучше меня знаешь свою удачу, Аше.

Женщина посмотрела на меня без выражения, по-женски таинственно.

— Второй раз в жизни попадаю в такую ситуацию, и второй раз ты оказываешься рядом.

— Думаешь, я виноват? Нагоняю несчастья?

— Нет, конечно. Однако благополучное завершение того путешествия даёт мне надежду, что и теперь получится не хуже.

— Разве не ты говорила, что надежда должна жить всегда?

— Само собой. Иначе нет смысла сражаться. У моей бабки не было шансов добиться своего, но была надежда. У моей матери имелся крайне малый шанс на успех. Она держалась надеждой. И я. Дважды в своей жизни.

— Считая этот?

— Этот станет третьим, если мне и теперь повезёт. Но поклянись, что ты убьёшь меня, если увидишь, что надежда слишком призрачна. Я не желаю попадать в плен. Не желаю становиться объектом торга и козырем в чужих руках. В подобной ситуации моя смерть Солор куда выгоднее, чем плен.

— Почему?

— Тогда господином Солор станет мой сын. От его имени Раджеф, не сковываемый шантажом, сможет управлять полновластно и адекватно ситуации. Свободно.

— Тебе это важнее, чем собственная жизнь?

Аштия взглянула на меня не просто холодно — уничтожающе.

— Да. Судьба Солор для меня важнее, чем собственная жизнь. В нынешней сложной ситуации любая мелочь может сыграть роковую роль. И если есть возможность обезопасить графство от подобной мелочи, то как можно этого не сделать? Что тебя удивляет?

— Уже ничего.

Пару минут мы любовались тающей меж стволов темнотой и молочной белизной безветрия, изливающегося с небес. Вот оно, свидетельство скорого прихода дня. Ещё совсем немного, и станет вполне светло, можно будет отправляться в путь без боязни просмотреть какую-нибудь расщелину или яму.

— Ты по-прежнему остаёшься чужаком, Серт. Как будто специально. Никак не можешь привыкнуть к нашей жизни. Это неправильно. Тебе следовало уже сделать над собой усилие и душой принять наш уклад жизни, как свой. Самому стало бы легче.

— Подозреваю, не получится у меня до конца обымпериться. И когда появятся сыновья, буду называть их именами, принятыми у нас: Алексей, Яромир, Юрий… Почему ты улыбаешься?

— Ты уже думаешь, как назвать сыновей. Значит, веришь в благополучный исход путешествия.

— А во что мне ещё верить? В неминуемую смерть? Тогда я просил бы срочно прирезать себя. Чтоб не мучиться.

— Так зачем же ты спрашивал, каков мой настрой? Таков же, как и у тебя. Единственно возможный для нас. Потому мы и родичи, хотя бы по духу.

Она сунула в мою ладонь пальцы, и я слегка сжал их, холодные, с длинными колкими ноготками. В этот момент я действительно ощущал её родственницей. Сестрой.

— Ладно. Поднимаем спящих, и в путь.

Все вскочили без единого возражения. Тело гудело, и, подозреваю, у остальных дело обстояло едва ли лучше. Но стоило ли обращать внимание на подобную ерунду, тем более в шаге от ступеней, ведущих к смерти? К тому же сегодняшний день не обещал нам безмятежного путешествия. Дальше местность становилась всё более сложной, ноголомной, а темп очень уж хотелось держать прежний. Жить хотели все. Пару раз нам приходилось возвращаться, чтоб обойти непроходимый участок. Это, конечно, вызывало раздражение.

— Ты вообще хоть примерно представляешь, куда мы двигаемся? — уточнил я у Шунгрия потихоньку, чтоб другие не слышали.

— Я-то представляю. А ты, чужак?

— Как раз интересуюсь. Потому что, кажется, уже прочно заблудился.

— Это к вопросу о важности географии в профессиональной деятельности телохранителя.

— Торжественно клянусь, что если выживу, уделю самое пристальное внимание этой науке.

Телохранитель Аштии посмотрел на меня с ироничным сомнением.

Мы обходили пирамидальную скалу, похожую на недообструганную стелу, когда на нас из густой зелени вырвались два пса. Рефлекс сработал не только у меня — в одну собаку улетели два ножа, вторая напоролась на меч. Шунгрий снёс ей голову одним взмахом. Я оглянулся на Аштию — та, выдернув свой кинжал из ножен, стояла в позе, очень удобной для перехвата псины в воздухе. Умеет, сразу видно.

— Дерьмо, — проговорила она. — Дерьмо.

— Нет. Есть ещё шанс, — главный телохранитель стал деловит и решителен. — Серт, бери Аштию, и уходите. Мы постараемся их задержать. Сбить с толку.

— Какой смысл? У них могут быть ещё собаки.

— Сразу видно, какой ты дикарь, Серт. Собак спускают сразу всех, и они идут стаей. Если до сих пор не кинулись и не лают поблизости, значит, у них было всего два пса. Оно и понятно, не так просто везти ищеек в походе. Их везут на сёдлах, и кони быстрее устают… Иди, Аше.

Бледная, с расширенными глазами, женщина остановила взгляд на своём телохранителе.