
Онлайн книга «Господин военлет»
![]() – Про военлетов! – шепчет мне. Она становится за спиной и кладет руки мне на погоны. Семейный дуэт. Посмотрим. Господа военлеты, вам, чье сердце в полете, Я аккордами веры эту песню пою. Тем, кто дом свой оставил, живота не жалея, Свою грудь подставляет за Отчизну свою. Тем, кто выжил в шрапнели, в кого пули летели, Кто карьеры не делал на паркетах дворцов. Я пою военлетам, живота не жалевшим, Щедро кровь проливавшим по заветам отцов. [3] Здесь нельзя петь «от солдатских кровей», здесь крови не жалеют – ни своей, ни солдатской. Ее действительно льют щедро. Здесь нет матерей, которые создают комитеты, дабы уберечь единственное, взращенное без мужа чадо от грубых сапог и неучтивых сержантов. Здесь бабы рожают по десять и более детей, им некогда над ними трястись. Военлеты, военлеты, сердце просится в полеты. За Россию, за Отчизну до конца. Военлеты, россияне, пусть Победа воссияет, Заставляя в унисон звучать сердца. Мне никогда не нравилось в оригинале «свобода воссияет». Для кого свобода? Для тех, кто грабил и продолжает грабить Россию? Пусть мы не увидим победы, но стремиться к ней надо. Правда, я воспринимал песню на слух, и, возможно, там нет слова «воссияет». Возможно, там поется «в вас сияет», тогда это совсем другое дело. Господа военлеты, вы сгорели в полете. На разрытых могилах ваши души хрипят. Что ж мы, братцы, наделали, не смогли уберечь их. И теперь они вечно в глаза нам глядят. Вновь уходят солдаты, растворяясь в закатах, Позвала их Россия, как бывало не раз. И опять вы уходите, вы стремитесь на небо. И откуда-то сверху прощаете нас. Ольга вступает за спиной – тоненько и пронзительно: Так куда ж вы уходите, может, прямо на небо? И откуда-то сверху прощаете нас. Финальный куплет поем дуэтом: Военлеты, военлеты, сердце просится в полеты. За Россию, за Отчизну до конца. Военлеты, россияне, пусть Победа воссияет, Заставляя в унисон звучать сердца… У Егорова глаза мокрые, Сергей отвернулся, Турлак смотрит в стол. Не я тому причиной. Как удалось «эскадронщику» написать такую пронзительную песню, мне до сих пор непонятно. – Что-нибудь повеселей нельзя? – спрашивает Турлак. Он говорит грубо, но я не в обиде: поручика тоже пробрало. Есть у нас и веселее. – Про одно крыло споешь последней! – шепчет мне Ольга и убегает. Эта лисичка что-то задумала. Дождливым вечером, вечером, вечером, Нам, военлетам, скажем прямо, делать нечего, Мы приземлимся за столом, Поговорим о том, о сем И нашу песенку любимую споем: Пора в путь-дорогу, Дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем, Над милым порогом Качну серебряным тебе крылом… Пускай судьба забросит нас далеко, – пускай! Ты к сердцу только никого не допускай! Следить буду строго, Мне сверху видно все, – ты так и знай! [4] Улыбаются. Эту песню мне не пришлось переделывать, она и без того хороша. Только пару слов… А Турлак не унимается: – Хорошо вам, Павел Ксаверьевич, есть кому крыльями качать. У вас кузина. А нам кому прикажете? Сейчас спою! Мы, друзья, перелетные птицы. Только быт наш одним нехорош: На земле не успели жениться, А на небе жены не найдешь. Потому как мы воздушные солдаты! Небо наш, небо наш родимый дом. Первым делом, первым делом аппараты. – Ну, а барышни? – доносится из-за перегородки. – А барышни – потом! Первым делом, первым делом аппараты. Ну, а барышни? А барышни – потом. Все смеются. А я добавляю: Нежный образ в мечтах приголубишь, Хочешь сердце навеки отдать, Нынче встретишь, увидишь, полюбишь, А назавтра – приказ улетать. Потому как мы воздушные солдаты! Небо наш, небо наш родимый дом. Первым делом, первым делом аппараты. Ну, а барышни? А барышни – потом. Первым делом, первым делом аппараты. Ну, а барышни? А барышни – потом. Ну, и финальный аккорд: Чтоб с тоскою в пути не встречаться, Вспоминая про ласковый взгляд, Мы решили, друзья, не влюбляться Даже в самых прелестных наяд. «Девчат» нельзя, это слово простонародное. А про наяд господа офицеры знают – на Пушкине с Лермонтовым росли. Потому как мы воздушные солдаты! Небо наш, небо наш родимый дом. Первым делом, первым делом аппараты. Ну, а барышни? А барышни – потом. Первым делом, первым делом аппараты. Ну, а барышни? А барышни – потом. [5] Из-за перегородки выглядывает Ольга, загадочно подмигивает мне. Понятно. – Господа! – говорю. – Вы не устали? – Нет-нет! – заверяют в один голос. – Вы сочиняете песни сами? – интересуется Егоров. – Нет, Леонтий Иванович! Их пели другие, я только запомнил. А сейчас песня английских летчиков. И совсем не «английских» – американских. Но Америка пока не воюет, к тому же нам без разницы. Мы летим, ковыляя во мгле, Мы ползем на последнем крыле, Бак пробит, хвост горит, аппарат наш летит На честном слове и на одном крыле. Первый куплет предусмотрительно опущен. На аппаратах нет голосовых раций, в этом времени они размером с вагон. Играю жесткими аккордами, только так можно передать суровость песни. Из спальни появляется Ольга. На ней моя летная кожаная куртка с подвернутыми рукавами, летный шлем и очки. В руках – зажженная свеча. Ольга изображает подбитый самолет. Это очень модно в этом времени – живые картины. Одна рука Ольги – то самое последнее крыло, вторая со свечой отведена за спину – хвост, который горит. Покачиваясь, она кружит вокруг стола. Наивно, но гости смотрят, не отрываясь. |