Онлайн книга «Оборотни Его Величества»
|
В поисках поддержки ведунья оглянулась на помощников и решительно указала на дверь: – Вот что, возвращайся-ка ты домой. Не то сама отведу да велю отцу тебе люлей всыпать! Если с тобой случится что, как я ему в глаза смотреть буду?! – Куда ж я теперь на ночь глядя пойду? Не ровен час, волкодлаки нападут. Да вы не бойтесь, теть Лин! Я бате сказал, что буду у Пешика ночевать, а у него все в Нагорицу уехали. Да и потом, охота мне с господином эльфом рядышком повоевать, а то вон Жонька еще летом одному коня подковывал, так до сих пор детинкой хвастается, а подержать только Златке дает, да и то не за так, жлоб губастый. В задаток Лексей получил от господина эльфа профилактическую затрещину и просиял. Дан понял, за кого придется отвечать головой. Портрет этого мальчика с лошадью висел в Алессиной комнатке на чердаке. Оленину, сваренную для Мирослава, доели подчистую. Вряд ли в ближайшее время укушенному будет до еды. С приближением заката началась ломка: организм метаморфа и знахарские снадобья боролись с проклятой заразой, так некстати отравившей кровь накануне полнолуния и оттого особенно въедливой. Волку связали лапы, но Армалина не позволила бинтовать морду. Да аватару самому не хотелось его мучить: бедняга дышал ртом, вывалив язык, и сколько пену ни обтирали, мокрое пятно расплылось на полподушки. Кицунэ уверяла, что процесс выздоровления идет, как положено, и вроде бы ей можно было верить, но на всякий случай Дан запретил Ирэн и Лешке подходить к кровати. Плавленым серебром покрыли наконечники болтов и острия промасленных колышков, худо-бедно «выкрасили» меч, кинжал, челюсти капканов и наручи из прочной кожи. Сплавка не была прочной, но на раз хватит. На подшеломник, доставшийся Ирэн (они с Лешкой тянули жребий, и мальчик клятвенно обещал не покидать избу), нашили пробитые гвоздем полушки, приладили тесемки для надежности. Отравленное мясо разбросали за калиткой и во дворе. Помолодевшие усилиями Дана капканы охотно раззявили пасти. Один из них аватар примотал к сосне у калитки, второй – к чурке для колки дров возле задней двери, третий припорошил снегом под окном и протянул цепь к яблоне. Ну что… Все! – У тебя нос… черный. – В смысле волчий? – В смысле грязный, – насупилась Ирэн. А-а… Во время работы челка лезла в глаза, и Дан, смахивая ее, разукрасился маслом, к которому сразу прилипла пыль. Сейчас не до опрятности, но кэссиди так фыркала… Дан умылся, постоял у окна, взял меч и вышел во двор. Он не планировал пережидать атаку в избе. Смысл? Ну отсидятся они в безопасности, а про́клятые тем временем расшатают двери и высадят окна. Следующей ночью вернутся. Или, разозлившись, в Вилейку пойдут по Лешкиному следу убивать семью будущей невестки. Веет-воет за окошком, Огонек в моей сторожке Невелик, да ты приметишь. Следом в след ложится стежка… Ночь стояла ясная, звездная. Как будто Кружевница нарочно отмыла небо, чтобы поглядеть на аватара. Луна сияла по-зимнему высоко. И тишина. Обманчиво-спокойная, не тревожная… Вышью по снегу рябиной, Боги, духи, берегини — Всех вплету в узор нетканый, Пусть хранят тебя отныне… – Дан! Ты зачем вышел? – А ты? – Ну-у… – Ирэн стояла на пороге, прислонившись к косяку. – Хочу сказать спасибо. За кольцо. У меня такого еще не было. …Пусть вострят твои кинжалы, Калены отводят жала, Да по нашим по законам Не допустят к сердцу жалость… Хруп… Хруп… Хруп… Скрр-виии… – Дешевых? – Да нет! В-общем я его буду носить… Дан! – Схватив его за рукав, Ирэн указала на стежку, ведущую от плетня за дом. – Во дворе их как минимум трое. Взгляни-ка на калитку. …Пусть удача обернется Желтоглазым Волчьим Солнцем, Песнь охотничья шальная Пусть летит в мое оконце… Уродливая морда толкнула калитку носом, поднажала и распахнула настежь. Волкодлак замер на границе, навострив уши и широко растопырив длинные лапы. Зеленые навыкате глазищи, в которых ничего человеческого не осталось, светились напускным изумлением бродячего пса, застуканного посреди курятника с хладной тушкой в пасти. Теперь, побывав в бестиарии кэссаря, Дан решил, что внешне проклятые больше всего походят на павианов с собачьим рылом, только куцехвостых и изрядно запаршивевших, но в целом таких же мерзких и клыкастых. А вот характер у обезьян посимпатичнее, да и размеры значительно уступают той орясине, что сейчас прет на чужую территорию. Дан поманил ее пальцем. Тварь шагнула во двор. Хруп… Хруп… – Ву-у-у!!! Щелк! – Ирэн выпустила болт точнехонько в подставленное горло, прежде чем пойманный капканом волкодлак забьется на цепи. …Обождет заря под стрехой, Нынче славная потеха! Резвись, суженый, желанный, — Россыпь звезд по белу меху… [31] Хруп-хруп-шшуххх! Перед лицом заискрился сметенный вниз иней. Описав дугу понизу, меч вспорол прыгнувшую с крыши тварь от паха до грудины. Требуха брякнулась рядом с телом. Рубящий удар поперек шеи прикончил волкодлака. Над ранами не успел подняться дымок, а по высеребренному луной снегу уже летела собранная в копье тень. Этот замешкался, и зря. Надо было прыгать одновременно с предыдущим и атаковать врага со спины. Улучив момент, когда согнутые лапы твари уйдут в снег по локоть, Дан засадил меч под левую лопатку, провернул. Рубил голову машинально, хоть нужды не было. Хруп-хруп-хруп – осторожной трусцой. – Р-р-р-ыыы… – Тяв-тяв-в-ууу… Они бродили за домом – разозленные, но уже наученные горьким опытом первопроходцев. Челка прилипла ко лбу, изо рта толчками вылетал пар. Пониже солнечного сплетения разгорелась саднящая боль, вдобавок навалилась дурнота – не до конца залеченный результат позорного пленения. Опираясь на меч, Дан обернулся к Ирэн: – Четверо, кажется, и еще один скулит. Похоже, скадарская кухня пришлась ему не по нутру. А это что за… В доме гулко грохнуло нечто чугунное. Вопль испуганной женщины перебил низкий угрожающий рык. Посуда загремела громче и как-то печальнее – видимо, в ход пошли глиняные миски, чья летопись, как правило, обрывается, когда милые затевают разборки по-крупному. Лязгнула рывком распахнутая дверь, в сенях затопотали. – Мирослав… того! – объявил бледный Лешка. – Теть Лина дверь держит, а я – к вам. – Болты прихватил? – И нож, – кивнул мальчик. – А факел – не успел. Ничего, Мирослав не вырвется. Дверь открывается вовнутрь, и у взбесившегося волка просто не хватит ни ума, ни возможности потянуть ее на себя. |