Книга И пала тьма, страница 110 – Джеймс Клеменс

Она молилась, чтобы он оказался не прав.

И как же Щен? Где он? Должно быть, он сильно перепугался, оставшись в одиночестве. Может, он тоже страдает от разлуки? Волна любви к верному спутнику придала ей сил, и девочка побежала быстрее. Они двигались к Конклаву, но одновременно приближались и к саду Чризма. Каждый шаг давался Дарт чуть легче предыдущего. Она обязательно найдет Щена. Он защитил ее в самый страшный момент ее жизни, и она отплатит ему тем же.

Троица беглецов завернула на другую улицу, все еще прячась в тенях. Конклав был уже за углом следующего квартала.

— Осталось чуть-чуть, — подбодрил девочек Яэллин.

Спереди донесся топот сапог по мостовой. Патруль.

Яэллин судорожно осматривался. Спрятаться было негде.

— Назад, — прошептал он.

Дарт повернулась, но ближайший проулок находился слишком далеко.

— Назад! — крикнул Яэллин.

— Нет, — произнесла Лаурелла. — Вот сюда!

Она пробежала вперед, к углу здания, из-за которого уже приближались стражники. Дарт сперва замешкалась, но потом все же поторопилась следом за ней. Она уже потеряла одного друга и не собиралась терять второго.

Яэллин с ворчанием следовал за ними.

Лаурелла нырнула в лавку на углу. Дарт знала это заведение. На его вывеске красовалась скалка. Пекарня и кондитерская Хавершима. Не одно поколение учеников Конклава заходило сюда, чтобы купить или незаметно стащить медовые пирожные, имбирные палочки или бутылку фруктового сиропа. Лаурелла редко обходилась без пакета сластей и щедро делилась ими с подругами.

Дарт, впрочем, ни разу не довелось воспользоваться ее щедростью. Да и в лавочке она была лишь однажды, когда получила два медных пинча за то, что помогла матроне Граннис выпрясть целую гору овечьей шерсти. Она купила тогда четыре карамельки и растянула лакомство на месяц.

Бронзовый колокольчик встретил их приветливым звоном. В воздухе плыли запахи жженого сахара и поднимающегося теста. Жар пылающих в задней комнате печей моментально прогнал принесенный с улицы холод.

От печей донесся крик коротышки Хавершима:

— Хлеб еще печется! Подождите немного!

В открытой двери мелькнул его округлый зад — пекарь наклонился к печи с длинной деревянной лопатой. Из дальнего угла комнаты раздавался звон кастрюль: там подмастерья замешивали тесто. Звону сопутствовал задорный смех.

Лаурелла не остановилась у входа. Она поднырнула под прилавок и побежала вдоль полок со сластями. В конце ряда она толкнула низкую, узкую дверцу и оглянулась на спутников.

— Быстрее, — поторопила она.

Комнатушку наполняли бочки с мукой и бочонки поменьше с кусковым сахаром. Со стропил на железных крюках свисали мешки, откуда пахло зерном и дрожжами.

Лаурелла пригнулась, пролезла под мешками и заторопилась к задней двери. Рывком распахнула ее. Перед ними был тихий темный переулок.

Дарт с Яэллином догнали девочку и зашагали по переулку туда, где от него ответвлялась другая улица. Внезапно Дарт поняла, где находится. Она посмотрела вверх: башни Конклава вздымались в утреннее небо. Они оказались прямо за школьным двором.

— Мы пришли.

Дарт бросила быстрый взгляд на Лауреллу. Та пожала плечами:

— Я столько раз ходила в лавку и оставляла там целые пригоршни монет, так что Хавершим в конце концов разрешил мне пользоваться служебным входом. И я знала, что на рассвете они заняты у печей. Если быстро пробежать к черному ходу, никто и не заметит.

Девочки с Яэллином подошли к задним воротам двора. Их открывали только для тележек и повозок, что доставляли в школу продукты, и мало кто обращал на ворота внимание.

— Держитесь поближе ко мне, — приказал Яэллин, когда они приблизились к кованым створкам. Он распахнул плащ и укрыл девочек. — Наверняка нас ищут по всему городу, и Конклав не исключение.

— Тогда куда мы пойдем? — спросила Дарт.

— К тому, на встречу с кем нас просили прийти. Спрячемся у него, пока не прибудут остальные.

— Спрячемся у кого? — настаивала Дарт.

Яэллин кивнул на ворота, и тени метнулись над головой девочек, как крылья огромного ворона.

— У лекаря Палтри.

* * *

Тилар извлек из горла Катрин проклятый кинжал и теперь выжидал, когда противник перейдет в атаку. Даржон с опаской обходил его по кругу. Или же просто дожидался, когда он окончательно ослабеет от ран.

Из-за ведущей в каюту двери продолжали доноситься стук и треск: флипперы строили из мореного дуба и железного дерева. Так что помощь подоспеет еще не скоро.

— Почему ты не зовешь своего демона? — насмешливо спросил Даржон. — Или он бросил тебя на произвол судьбы?

Тилар осклабился в ответ. Мастерство Катрин преподнесло Даржону неприятный сюрприз. А теперь у него появились сомнения насчет демона.

— А почему ты предал свой плащ? — поинтересовался в свою очередь Тилар. — Зачем вступил в Кабал?

Даржон не опустил меча, но кончиком кинжала поддел и высвободил полосу масклина, открыв бледное лицо.

— Кровь бога сотворила со мной вот это, — выплюнул он. — Из меня готовили мастера истины, но осенение Милостью не удалось. Я родился настолько бледным, что слабейшее прикосновение солнца обжигает кожу. Она не удерживает никакой краски, даже знаков рыцарства.

Тилар уставился в красные глаза. Наравне с Милостью в них светилось безумие.

— И тем не менее я стремился с честью служить Мириллии, — продолжал рыцарь, обходя противника осторожными шагами. — Я упорно тренировался и честно заработал право покрыть себя плащом. Учителя всегда выделяли меня среди ровесников. Но кому нужен такой урод? Тем более без рыцарских полос. — Его голос ожесточился. — Они отправили меня в самое дальнее царство, туда, где с безоблачных небес жарко светило солнце, но я не смел ни на мгновение снять плащ, чтобы не сгореть и не ослепнуть. День стал для меня запретным временем. Рыцарский плащ стал для меня проклятием.

— Рыцарь идет туда, где есть необходимость в нем, — ответил Тилар. — В том и заключается долг рыцаря.

— И это ничуть не лучше рабства! Уверен, что уж ты в состоянии понять это яснее многих. Представь, что ты заперт не в камере или на арене, но в собственном плаще и тебе никогда не избавиться от его уз. — Он тряхнул мечом. — Когда заговорщики нашли меня и рассказали об ином образе жизни, свободном от богов и рабства перед долгом, я понял, что их дело справедливо. Великая сотня правила слишком долго. Настало время, чтобы люди сами распоряжались своей судьбой!

Тилару доводилось в прошлом слышать подобные речи.

— Сотня не правит нами. Они делятся с нами своими Милостями, а мы воздаем должное им. Только благодаря их гуморам Мириллия вырвалась из варварства и зажила в мире и достатке. Люди вполне свободны.