Книга Принц Полуночи, страница 37 – Наталья Игнатова

— С татарина-то?

— Да если бы! Ты даже не потомок Нибелунгов сейчас… Ты за предка Нибелунгов сканаешь. Откуда что взялось? Даже ростом выше стал, а уж рожа-то… Не твое это лицо. Знаешь, когда я тебя таким видел?

— Нет.

— На Весте.

— Слушай, Азат. Тихий нахмурился. — Мы же на пределе все, а это накладывает отпечаток. Не маленький ведь, должен понимать. Ты сейчас тоже не красавец. Уж во всяком случае, не тот хлыщ, которого мы в новостях по шестому каналу наблюдали. Все. Забудь.

— С вашего позволения, сэр, у меня есть еще несколько вопросов.

— Я сказал, забудь.

— Слушай, Тихий, здесь никого нет, так что за подрыв дисциплины ты мне ничего не впаяешь…

— В трюм. Рысью, — тем же спокойным тоном скомандовал Тихий уже на английском. — Двадцать отжиманий

— Но… Понял.

Азат выбрался из кресла, прошел мимо фон Нарбэ и Улы, проводившей его удивленными глазами. Из полупустого трюма голос его прозвучал гулко:

— Тихий, ну ты зверь, как здесь отжиматься?

— Быстро. — Машину чуть тряхнуло. — Или тебе посчитать?

— Я не умею, когда трясет.

— Чему тебя учили полтора года?! — зарычал Азамат, вновь чуть встряхивая вертолет. — Сорок отжиманий.

— Сто. Приступай. Я считаю.

Оставшееся до посадки время Тихий спокойно, монотонно, но довольно быстро вел отсчет. В шлемофоне отдавалось тяжелое дыхание Пижона. На счет «сто» вертолет коснулся земли.

— Герой, — хмыкнул Тихий, когда взмокший Азат выбрался из трюма. — Иди представь майора остальным. Ты это умеешь.

— Как его там? — уточнил Пижон, вытирая вспотевшее лицо. — Фон кто?

— Фон Нарбэ, — без эмоций напомнил пилот. — Дитрих фон Нарбэ. По прозвищу Гот.

— Что ж ты раньше не сказал? — сердито спросил Азат и шмыгнул носом. — Готом и будешь, без всяких там фонов. Аида, пойдем уже.

Оставшуюся часть оборудования грузили очень быстро. Тихий торопил бойцов, хмуро поглядывал на лес. Когда погрузка была уже практически закончена, велел Уле забраться в кабину грузовика и не высовываться оттуда. Затем он подозвал к себе Пенделя:

— Закройтесь в модуле и не выходите оттуда. Что бы ни случилось. Броню не снимайте. Подготовьте к погрузке все, что осталось, и соберите второй вертолет, чтоб на ходу был. Парни вымотались, конечно, но спать им не давай, пока сами валиться не начнут. Если надо, используй стимпаки.

— Чем больше работаешь, тем меньше думаешь?

— Все-то ты знаешь. Да, Костыль в твоем отделении, приглядывай за ним.

— Этот придурок, пока тебя не было, в кусты поссать уходил, — пробурчал Пендель.

— Что?

— То. Десантник, мать его! — Пендель потер костяшки пальцев. — Я ему объяснил, что он не прав. Слушай, Тихий, ну на хрена ты его мне подсунул?

— Полтора года… — Азамат ошеломленно покачал головой. — Полтора года учили кретина. — Он вздохнул. — Тебе подсунул, потому что ты лучше всех объяснять умеешь. Ладно. Сидите в модуле и ждите возвращения вертолета. Это минимум семь часов. Откроете, только когда услышите Пижона. И только если он прикажет открывать на татарском. Ясно?

— Ясно. Что, все так плохо?

— Не знаю я, Айрат. — Тихий беспомощно пожал плечами. — Просто не знаю. Все. Иди.

Семь часов. Три в одну сторону. Там выбрать место, сесть, разгрузиться, дозаправиться. И еще три часа обратно. Но обратно полетит только Пижон… Со стрелком, разумеется. В модуле относительно безопасно, а вот вокруг него будет кромешный ад. Знать бы еще, что именно там будет. Или кто именно. В любом случае с воздуха, да с имеющимся вооружением, Пижон разберется с любой напастью.

А в горах живут летающие твари. Большие. Правда, не больше грузовика. Но о них потом.

Хороший вертолет. Послушный. Летать ему нравится. Им всем нравится, почему люди этого не понимают?

Работы выше головы. И это хорошо. Хорошо, что им есть пока, чем заняться. Им еще долго будет чем заняться.

А потом… Не веришь ты, Тихий, ну никак не веришь, что это может оказаться тем самым, ненавистным тебе, «навсегда».

И есть здесь нечего. Некого, точнее. Фюрер умер слишком быстро. Ладно, на какое-то время его хватит. Потом есть еще Резчик. Бедняга Резчик, долго он не протянет. Главное, не разбрасываться силой, не тратить ее бездумно и бессмысленно. Здесь не Земля. Людей мало, а зверья теплокровного, похоже, и вовсе нет.

Не тратить? Умный какой! Задним умом. Хрена ль было выкладываться при посадке? Мыслимое ли дело подчинить себе разом двадцать человек? Скольких ты сожрал в Екатеринбурге? Не считал. А сколько осталось у тебя в резерве? Не знаешь. И гонишь от себя нехорошее подозрение, что не осталось ничего. Лишь посмертный дар Фюрера. Одна-единственная жизнь.

Вернуть личину Тихого, того, настоящего, который был Азаматом, тоже уже не получится. Есть предел даже самому совершенному лицедейству. Здесь и сейчас Тихий вел бы себя совсем иначе. Вот еще головная боль: не забывать откликаться на чужое имя. А своим оно уже не станет. Пока не изменится ситуация. Хорошо хоть, Гот этот подвернулся. Пилот. Старший по званию. Когда все более-менее нормализуется, можно будет передать ему власть. Это же, в конце концов, совершенно естественно. И снова вернуться в образ Тихого? Да.

Быть Тихим легко. Намного легче, чем…

— Тихий?! — недоверчиво спросил Гот сзади, из трюма, где вяло общались уставшие бойцы. — Вот это у вас называется Тихий?! Да это же Зверь!

… Что это? Что держит?! Ремни. Пилотское кресло…

Откуда этот немец знает… И почему они все смеются?

— Я же говорю, — разносится по всему грузовику голос майора, — натуральный Зверь.

Глупо-то как все вышло! Бывает же такое. Сам виноват, дурак. Сам.

— Мне нравится, — весомо произносит Пижон.

«спасибо тебе, Азатка, век не забуду»

— Он меня сегодня прямо в вертолете отжиматься заставил.

— И Фюрера убил. — Это голос Лонга.

— Кого убил? — снова Гот. Ур-род тевтонский.

— Нарушителя дисциплины, — чей голос — не разобрать.

— Ну, Зверь! — И снова все смеются. Смешно им. И скажи спасибо, что смешно. А в следующий раз думай, прежде чем дергаться. В следующий раз… Молись. Может, и не приживется дурацкая кличка.

Садились уже в темноте. Плато, найденное Кингом, оказалось каменной площадкой, притулившейся к очень ровному, блестящему в свете прожекторов скальному отвесу.

Хорошее место. Ни деревьев вокруг, ни мягкой земли, ни предательского песка. Камень он камень и есть.

Зверь, похоже, решил оправдать свое новое прозвище. То ли в отместку, то ли потому, что переживал за оставшихся в джунглях. Во всяком случае, гонял он людей без всякой жалости.