Онлайн книга «Пыль небес»
|
– Что, совсем? – не поверил Казимир. Вновь пауза. А потом губы Тира шевельнулись в намеке на улыбку: – Да. И вертикальные зрачки сжались в точки, чтоб через секунду стать обычными, человеческими. – Ладно. – Светлый князь пожал плечами и сам глотнул из фляжки. – Нет, так нет. Но тогда почему ты горел? – Разве люди не горят? – Только один раз. – Казимир подхватил свой рюкзак. – Впрочем, я слышал, что грешники в аду сгорают бесконечно. Твой случай? Тир неопределенно пожал плечами. – Расскажешь при случае, как выбрался? – спросил Казимир. – Вряд ли. Чувство ответственности за других было свойственно князю Мелецкому в полной мере. Любой правитель, даже самый задрипанный помещик, в распоряжении которого пара деревень и от силы полторы сотни душ крестьян, обязан заботиться о своих людях больше, чем о себе самом, ибо люди – основа его благосостояния. Что уж говорить о правителе восьмисоттысячного города и окрестностей, где проживает еще миллион? Поэтому Тира, или как там его зовут на самом деле, Казимир взял под свою опеку, не задумываясь. Тем более что по тому с одного взгляда было ясно: брось его – пропадет. Даже в этом светлом лесу, на утоптанной дорожке, совсем, может быть, близко от человеческого жилья. Равнодушие в черных глазах не таяло. Жуткая безмятежность – такого человека можно убивать, на куски живьем резать, а он пальцем не шевельнет. Казимир не мог знать наверняка, но с большой долей вероятности предположил, что спутник его до сих пор не верит в свое спасение. Адово пламя осталось позади, однако понять это сразу непросто. Человеческая психика – штука гибкая, но памятливая. Сильные потрясения, плохие или хорошие, слишком опасны для рассудка, и потому осознание нового приходит постепенно. Так сестра милосердия по чайной ложке поит бульоном пережившего длительный голод. Непонятно было лишь, каким чудом Тир не рехнулся, будучи в преисподней. Хотя кто его знает? Казимир не смог бы, не покривив душой, сказать, что его новый знакомец пребывает в здравом уме. Они не успели уйти далеко от места высадки, когда позади, за поворотом, затопотало, фыркнуло, и Тир, шагавший чуть впереди Казимира, обернулся, раздувая точеные ноздри: – Лошадь. Боится. Будут стрелять… От равнодушной обреченности, с которой он произнес последние слова, Казимиру захотелось как следует дать ему в ухо. Может, встряхнется слегка? Светлый князь решительно развернулся, мимоходом отодвинув Тира за спину. Хотел сказать что-нибудь ободряющее, но не успел – из-за поворота показалась взбрыкивающая лошадь, за ней – телега, а на телеге, намотав вожжи на левую руку, сидел бородатый мужичина. В правой руке, используя колено в качестве упора, он держал маленький арбалет. Арбалет был непрост. Очень не понравилось светлому князю, как блестит и переливается стальной шарик в неглубоком желобе. Мужик крикнул что-то. Не угрожающе, скорее, вопросительно. Не поняв ни слова, Казимир молча развел руками. Бородач нехорошо нахмурился… Тир молча выскользнул из-за спины Казимира. Угловатая неловкость движений сменилась плавной грациозностью. Неспешно, но как-то сразу сероволосый беглец из преисподней оказался рядом с лошадиной мордой, поднес к страшным оскаленным зубам, к фыркающим ноздрям раскрытую ладонь: – Не бойся… Как по волшебству из разъяренного чудовища лошадь превратилась в дружелюбную скотинку, и столь же чудесная метаморфоза произошла с богатырем на телеге. Он отложил арбалет, наклонился вперед и вновь спросил что-то. – Не понимаю, – беспомощно ответил Казимир. Бросил взгляд на Тира: может, он? Но спутник его проявил интерес разве что к телеге. Он рассеянно гладил лошадь по шее и разглядывал деревянные, обитые металлом колеса. Бородач повторил вопрос, для доступности ткнув в Тира пальцем. Казимир пожал плечами. Мужик тяжело вздохнул и похлопал ладонью по доскам позади себя: садитесь, мол. Подвезу. – Спасибо, – сказал Казимир, – Тир, поехали. – Ни шин, ни рессор. Лошадь. Арбалет… – Тир подошел к телеге, оглядев по пути ее бородатого хозяина. Вздохнул: – Одежда домотканая. Сапоги кустарной работы и прическа под горшок. – Ну и что? – не понял Казимир. Телега тронулась, и светлый князь с удовольствием поболтал ногами в воздухе: – Нормальная телега. Зато едем, а не идем. Ты, кстати, еще какие-нибудь языки, кроме немецкого и русского, знаешь? – Плюс-минус, – лаконично ответил Тир. – Возможно, мы с тобой из одного мира. Или из схожих. У вас есть такой ученый Станислав Мелецкий? Пожатие плеч в ответ. – Значит, нету, – сделал вывод Казимир, – был бы, ты бы знал. Это гений… Вроде Эйнштейна, только все больше по искусственному разуму. А что вообще у вас есть? Какие государства? Языки? Компьютеры, кстати… Есть у вас разумные машины? Черные равнодушные глаза. Но тонкие пальцы сжимаются в кулаки до белизны на костяшках. Проняло. Если бы еще понимать, чем именно проняло, что пробило глухую стену безразличия? – Извини, если обидел, – попросил Казимир, – на будущее, если я скажу что-то не то, ты просто сразу дай знать, что тема тебе неприятна. – Ты не обидел, – ровно ответил Тир. – Все машины разумны. И компьютеры там есть. И в космос там летают. – В космос?! – А у вас нет? – Да у нас и на Земле дел предостаточно. Одного океана сколько! А еще информационные поля открыли и альтернативные источники энергии, клонированием всерьез занялись, телепортацией… я не ученый, но это то, о чем все знают. – Но в атмосфере-то летаете? – Смеешься? Зачем? – То есть как? Ага! Опять проняло. Машины и полеты… Странный набор. Казимир честно попытался найти связь между этими двумя понятиями, но быстро оставил попытки. Чужая душа – потемки, а уж душа человека, полчаса назад вырвавшегося из адского пламени, и вовсе тьма-тьмущая. – Мой отец летает, – сообщил он, чтоб не молчать, – ну и я немного умею. Всерьез никогда не занимался. Так, если из дому надо было ночью удрать, а мама запрещала. Но это отец и я, а вообще-то никто не летает. Нет, Тир, в самом деле, зачем? – Из пункта А в пункт Б, – обронил Тир, – по воздуху быстрее. – Чем на пневмокаре? Не думаю. Полторы тысячи километров – разве в воздухе разовьешь такую скорость? Тир не ответил. Он потерял интерес к разговору, улегся на присыпанные соломой доски и принялся глядеть в высокое небо. Светло-голубое, с редкими перьями облаков. |