Книга Куда она ушла, страница 40 – Гейл Форман

– Вовсе нет, – возражает Мия, насыпая хлопья в чашку. – Нас всех выковали в одном горне. Ешь давай.

Мне не хочется, я даже не уверен, что съем хоть одно зернышко, но я все равно сажусь, потому что меня восстановили в правах за столом Холлов.

Время обладает весом, и сейчас я начинаю ощущать его тяжесть. Почти три часа. Очередной день прошел наполовину, сегодня я уезжаю в турне. На стене тикают древние часы. И я жду, пока идут минуты, дольше, чем следовало бы, и лишь потом говорю.

– Нам улетать. Мне, пожалуй, пора ехать. – Собственный голос кажется мне далеким, но я испытываю какое-то странное спокойствие. – Тут такси где-нибудь поблизости можно поймать?

– Нет, мы в Манхэттен на плоту плаваем, – шутит она. – Можно вызвать, – добавляет Мия после паузы.

Я встаю и направляюсь к кухонному столу, к ее телефону.

– Скажи номер, – прошу я.

– Семь, один, восемь, – начинает она. – Погоди.

Поначалу я подумал, что она забыла номер, но потом вижу ее неуверенный и умоляющий взгляд.

– Осталось еще кое-что, – нерешительно говорит она. – Кое-что твое.

– Футболка с лого «Вайперсов» [30] ?

Мия качает головой.

– Боюсь, ее давно уже нет. Идем, оно наверху.

Я поднимаюсь вслед за Мией по скрипучей лестнице. На узкой площадке справа я вижу ее спальню со скошенным потолком, а левая дверь закрыта. За ней – набольшая студия. В углу стоит шкафчик с клавиатурой. Мия набирает код, и дверца открывается.

И когда я вижу, что она оттуда достает, первая мысль у меня: «Ну да, моя гитара». В бруклинском домишке Мии оказывается мой старый «Лес Пол Младший». Электрогитара, которую я подростком купил в ломбарде на деньги, заработанные доставкой пиццы. Гитара, на которой записаны все наши вещи, вплоть до «Косвенного ущерба» – включительно. Та гитара, которую я продал с аукциона, о чем по сей день и жалел.

В старом футляре, со стикерами студии записи «Фугаци и Ко», даже с наклейками бывшей группы отца Мии. Все точно такое же, и ремень, и вмятина с тех пор, как я уронил его со сцены. Даже запах пыли кажется знакомым.

Я смотрю на нее, но только через какое-то время до меня доходит. Это и есть моя гитара. Она у Мии. Она купила ее за какие-то дикие деньги и, значит, знала, что гитара была выставлена на торги. Я смотрю по сторонам. Ноты, всякие аксессуары для виолончели и стопка журналов с моим лицом на обложках. И еще я вспоминаю, как на мосту Мия цитировала «Рулетку», когда оправдывалась за то, что бросила меня.

У меня как будто всю ночь были закрыты уши, и лишь теперь затычки вывалились, и все, что до этого звучало приглушенно, стало ясным. Но в то же время громким, режет слух.

Моя гитара у Мии. Это так просто, хотя не знаю… Вряд ли бы я удивился сильнее, если бы из этого шкафчика сейчас выпрыгнул Тэдди. Мне кажется, что я сейчас упаду в обморок. Я сажусь. Мия подходит, протягивая гитару за гриф, возвращая ее мне.

– Ты? – это все, что я могу из себя выдавить.

– Как всегда, я, – отвечает она тихо и застенчиво. – Кто же еще?

Мой разум покинул тело. Я могу говорить лишь простейшие слова.

– Но… почему?

– Кто-то же должен был спасти ее от Хард-рок-кафе [31] , – со смехом отвечает она, но я слышу, что ее голос тоже дрожит.

– Но… – я хватаюсь за слова, как утопающий за всякие обломки… – Ты же сказала, что ты меня ненавидела?

Мия тяжело вздыхает.

– Да, знаю. Мне нужно было кого-то ненавидеть, а тебя я люблю больше всех, вот на твою долю это и выпало.

Мия все протягивает гитару, подталкивает, хочет, чтобы я ее взял, но я сейчас и кусочек ваты не в силах был бы поднять.

А она все смотрит, все держит ее.

– А как же Эрнесто?

Мия сначала озадачена, потом ей становится смешно.

– Адам, это мой ментор. Друг. Он женат, – Она ненадолго опускает взгляд. Когда она снова смотрит на меня, я вижу, что она уже не улыбается, а защищается. – К тому же тебе какое дело?

Я слышу голос Брен: «Возвращайся к своему призраку». Хотя тут Брен не права, это она жила с привидением – призраком человека, который так и не смог разлюбить другую.

– Никакой Брен и не было бы, если бы ты не решила начать меня ненавидеть, – отвечаю я.

Для Мии это словно удар.

– Я тебя не ненавижу. Да и раньше, наверное, не ненавидела. Это была просто злость. И когда я посмотрела ей в глаза, поняла ее природу, она иссякла. – Мия снова опускает взгляд, вдыхает поглубже и выдыхает целый ураган слов. – Я понимаю, что должна попросить у тебя прощения; я всю ночь пыталась себя заставить, но кажется, что эти «прости», «извини» слишком ничтожны по сравнению с тем, что я тебе задолжала, – она качает головой. – Я понимаю, что поступила с тобой ужасно, но тогда казалось, что мне это нужно, чтобы выжить. Не знаю, может ли и то, и другое быть правдой, но именно так все и было. Если тебя это утешит, то через какое-то время, когда эта потребность уже отпала, я поняла, что совершила ужасную ошибку, и мне оставалось лишь осознавать ее масштаб и скучать по тебе. Мне пришлось наблюдать за тобой с расстояния, за тем, как ты идешь к своей мечте, как живешь идеальной, как казалось бы, жизнью.

– Она не идеальная, – отвечаю я.

– Теперь я это поняла, а тогда – разве я могла? Ты был очень далеко. И я с этим смирилась. Приняла свое наказание за содеянное. А потом… – она смолкает.

– Что?

Мия хватает ртом воздух и корчит рожу.

– А потом Адам Уайлд приходит в Карнеги-холл в самый важный для моей карьеры день, и мне показалось, что это не просто совпадение. Что это подарок. От них. После самого первого концерта они подарили мне виолончель. А после этого – тебя.

У меня по всему телу пошли мурашки, будто пробежал холодок.

Мия спешно вытирает с глаз слезы тыльной стороной ладони, делает глубокий вдох.

– Ну, так ты возьмешь или нет? Я не настраивала уже какое-то время.

Мне снилось такое во снах. Как Мия возвращается из мертвых, стоит передо мной – вновь живая. Но я даже во снах знал, что все это нереально, ждал звонка будильника, так что и сейчас я прислушиваюсь, не затрезвонит ли он. Но этого не происходит. И когда мои пальцы смыкаются на гитаре, дерево и струны оказываются столь реальными, что возвращают меня на землю. Они меня пробуждают. А она не исчезает.