Книга Жемчужина Санкт-Петербурга, страница 38 – Кейт Фернивалл

— Возможно, — промолвила она, чуть качнув головой, — я могла бы себе позволить… Как сестра, вы же понимаете.

— Как сестра, — эхом повторил он.

И она вошла.

Такой комнаты, как эта, Валентине видеть еще не приходилось. Вся мебель здесь была светлой, какогото медового оттенка, и имела такие ровные, прямые линии, что на какойто миг девушке показалось, что это просто сколоченные деревянные заготовки. Составленный из полированных сосновых досок пол прикрывали яркие разноцветные половики, а перед камином лежала большая пушистая оленья шкура цвета густых сливок. На стенах висели картины с северными оленями на фоне заснеженных пейзажей. Здесь было чему подивиться.

— Итак, сестричка, позвольте предложить вам чаю.

— Нет, Йенс, благодарю вас, но мне нельзя задерживаться.

Он взял в свои ладони ее затянутые в перчатки руки, и она не стала противиться. Йенс внимательно посмотрел на них.

— Такие маленькие кисти. — Он провел пальцами по ее ладони. — Но какой талант в них заключен.

Голова Валентины качнулась, внутри все вспыхнуло.

— Так о чем вы хотели со мной поговорить? — спросил он, не отпуская ее рук.

— Вы говорили, что у вас есть друг доктор.

— Да, есть.

— Мне нужна его помощь.

Его пальцы сжались чуть сильнее.

— Вы больны?

— Нетнет, я здорова.

— В таком случае какой же помощи вы от него ждете?

И она рассказала ему о своих неудачах в госпиталях. Слова будто сами лились из нее. Она рассказала о презрительных взглядах, которыми ее встречали, об отказах. Валентина поведала ему, что все, с кем она разговаривала, считали, что она не сможет быть санитаркой. Несмотря на то что санитарок везде не хватало, никто ей не верил.

— Даже наш семейный врач отказался мне помочь.

Она рассказала Йенсу, как все это ее разозлило и как ей хотелось уткнуться головой в стол и кричать от обиды, но вместо этого она пришла сюда, через весь город, на эту широкую улицу, усаженную деревьями, и стала ждать его. Он слушал ее, не перебивая, и, когда она закончила, он не посоветовал ей бросить это занятие. Этого она боялась больше всего: боялась, что его голос присоединится к общему хору, боялась, что он, не понимая, насколько это для нее важно, попытается вырвать из ее рук будущее. Но он не сделал этого.

— Идемте, — коротко произнес он. — Поговорим с доктором Федориным.

— Спасибо.

— Он поможет… Если даже за это мне придется пообещать поддаваться ему в карты весь следующий месяц. Но, — он чуть подался вперед и всмотрелся в ее глаза, — вы уверены, что это именно то, что вам нужно?

Она кивнула.

— Да. Я уверена.

— Что ж. Очень хорошо. Идемте, потолкуем со старым мошенником.

— Вы не могли бы отпустить мои руки?

Он опустил на них взгляд удивленно, с таким видом, будто она потребовала от него чегото совершенно невозможного.

— Если они вам необходимы. — Он церемонно поклонился и поднес к губам ее кисть. — За будущее санитарки Ивановой.

«Разве такой человек может не нравиться?» — подумала она.

Доктора Федорина они застали в гостиной, где он, сидя на полу, играл в карты со своей пятилетней дочерью. Пытаясь сосредоточиться, доктор почесывал бакенбарды.

— Простите, что не встаю, но Анечка меня бьет по всем фронтам.

Девочка, прижимая карты к маленькой груди, улыбнулась.

— Я в одной игре поддалась папе, — заявила она, потом, увидев, какой картой походил отец, просияла и быстро положила сверху козырь.

Маленькими ручками она сгребла кучку засахаренного миндаля (их ставки), и Йенс, рассмеявшись, потрепал ее по пушистым светлым волосам.

— Аня, твой папа — худший картежник во всем Петербурге, а вот ты станешь одной из лучших.

Девочка положила отцу в рот один орешек, утешительно погладила его по щеке и вскарабкалась вместе с выигрышем на стоящее у окна кресло. Доктор приказал нести вино.

— Итак, чем могу помочь? — Он с интересом посмотрел на гостей.

Йенс представил спутницу.

— Это Валентина Иванова. Ей нужна ваша помощь, друг мой. Она хочет стать санитаркой, но в госпиталях ей отказывают на том основании, что она им «не подходит».

— Это правда? — спросил доктор у Валентины.

— Что?

— То, что вы не подходите для такого занятия?

— Нет.

— Возможно, об этом лучше судить не вам.

Слова эти прозвучали несколько грубо, но девушка не стала возражать. Разве могла она возражать этому мужчине, отцу, который сидел на полу, согнув ноги в зеленых брюках, как кузнечик, и поддавался в карты дочке? Она и не знала, что отцы могут так себя вести.

— Позвольте мне рассказать, почему я думаю, что могу стать санитаркой. — Она серьезно посмотрела на доктора. — Последние семь месяцев я помогаю ухаживать за своей парализованной сестрой. Я изучила анатомию человеческого тела и… — Тут она на миг замолчала, подбирая слова, которые могли бы убедить его. — И я играю на фортепиано.

Доктор удивленно моргнул. Валентина улыбнулась.

— Я хоть сейчас могу научить вашу дочь играть «К Элизе».

У дальней стены гостиной стояло пианино, на его крышке, которая явно давнымдавно не открывалась, лежали стопки книг. Девочка, тут же позабыв об орешках, выпрямила спину и замерла, как солдат на плацу.

— Моя жена тоже играла, — негромко произнес доктор. — С тех пор как ее не стало, к пианино никто не прикасался.

— Я вам сочувствую, доктор. И я почла бы за честь, если бы вы позволили мне играть на пианино вашей супруги и учить вашу дочь музыке. Так что, по рукам?

Он с тоской посмотрел на пустой стул у пианино и кивнул.

Валентина направилась к инструменту снимать книги.

— Спасибо вам, Йенс.

Он отвез ее домой в своем экипаже. Но дорогой они мало говорили, предпочитая смотреть на темнеющие небеса и зажигающиеся на мостах огни. В СанктПетербурге дни не бывают долгими.

Йенс и Валентина стояли на гравийной дорожке у ее дома, и их тени соединились. Слова прощания не шли.

— Жду не дождусь пятницы, когда мы поедем в ваши туннели, — широко улыбнулась она. Его лицо наполовину скрывалось в темноте. — Очень хочется посмотреть на то, что вы придумали.

— Да.

То, как он произнес это короткое слово, заставило Валентину насторожиться.

— Чтото не так?

— Нет, ничего особенного.

Она заметила, как в его глазах промелькнула усталость, точно он вдруг вспомнил, что на широких плечах его лежит какойто тяжкий груз, вспомнил, что он обязан оправдывать какието ожидания.