Онлайн книга «Бильярд в половине десятого»
|
– Да. – Это связано с твоей работой? – Да. Дай мне твою расческу, но только не верти головой, маленькие песчинки руками не вынешь. Марианна вытащила из сумочки расческу и передала ее через плечо Йозефу, на секунду Йозеф сжал руку девушки. – Я ведь знаю, – сказала Марианна, – что по вечерам, после того, как уходили рабочие, ты разгуливал около высоких штабелей кирпича и ощупывал новенькие кирпичи, тебе было приятно касаться их, а вчера и позавчера ты этого не делал; я все узнаю по твоим рукам; и ты так рано уехал сегодня утром. – Мне надо было получить подарок для дедушки. – Ты уехал не из-за подарка; где ты был? – В городе, – сказал он, – рамка для фото все еще не была готова, мне пришлось ждать. Ты помнишь эту фотографию: мать держит меня за руку, Рут у нее на коленях, а за нами стоит дедушка. Я дал ее увеличить. Я знаю, дедушка обрадуется моему подарку. А потом я отправился на Модестгассе и дождался, когда отец, высокий и прямой, вышел из конторы; я отправился за ним следом до отеля и простоял там полчаса перед дверьми, но он так и не показался, а я не решился войти туда и справиться о нем; мне просто хотелось увидеть его, и я его увидел, он хорошо сохранился и сейчас в расцвете сил. Йозеф сунул расческу в карман брюк, положил руки на плечи девушки и сказал: – Не поворачивайся, пожалуйста, так удобнее разговаривать. – Удобнее лгать, – возразила она. – Может быть, и так, – сказал он, – точнее говоря, умалчивать. У самого его лица было ухо девушки, а дальше виднелась балюстрада летнего кафе, над нею синела река; юноша позавидовал рабочему, который висел в люльке на верхушке пилона на высоте почти шестидесяти метров от земли и вычерчивал сварочным аппаратом синие зигзаги; выли сирены; внизу, вдоль откоса, ходил мороженщик и накладывал мороженое в ломкие вафли; за рекой высился серый силуэт Святого Северина. – Должно быть, случилась какая-то очень неприятная история, – сказала Марианна. – Да, – подтвердил Йозеф, – довольно-таки неприятная, а может, и нет; пока трудно сказать. – Это касается внешних обстоятельств или внутренних? – Внутренних, – ответил юноша. – Как бы то ни было, сегодня днем я сообщил Клубрингеру, что отказываюсь от места; не оборачивайся, а то не скажу больше ни слова. Йозеф снял руки с плеч Марианны, крепко сжал голову девушки и повернул ее в сторону моста. – А что скажет на это дедушка? Ведь он так тобою гордился; каждая похвала Клубрингера была для него как бальзам, да и вообще он привязан к аббатству; не говори ему ничего, хотя бы сегодня. – Ему доложат и без меня, еще до нашего приезда; ты же знаешь, что он отправился с отцом в аббатство – выпить чашку кофе перед сегодняшним торжеством. – Да, – сказала она. – Мне самому жаль дедушку; ты ведь знаешь, как я его люблю; но все обязательно выплывет наружу уже сегодня днем, когда он вернется от бабушки; тем не менее я больше не могу видеть кирпичи и слышать запах известки. Пока что, во всяком случае. – Пока что? – Да. – А что скажет твой отец? – О, – быстро ответил Йозеф, – он огорчится только из-за дедушки; сам он никогда не интересовался созидательной стороной архитектуры, его занимали только формулы; обожди, не оборачивайся. – Значит, это касается твоего отца, так я и чувствовала; я жду не дождусь увидеть его; по телефону я уже несколько раз говорила с ним, мне почему-то кажется, что он мне понравится. – Он тебе понравится. И ты увидишь его не позже сегодняшнего вечера. – Мне тоже надо идти с тобой на день рождения? – Непременно. Ты даже не представляешь, как обрадуется дедушка, к тому же он ведь пригласил тебя по всей форме. Марианна попыталась было высвободить свою голову, но Йозеф, смеясь, все так же крепко держал ее. – Не надо, – сказал он, – так гораздо удобнее беседовать. – И лгать. – Умалчивать, – возразил он. – Ты любишь своего отца? – Да, особенно с тех пор, как узнал, что он еще такой, в сущности, молодой. – Ты не знал, сколько ему лет? – Нет. Мне всегда казалось, что ему лет пятьдесят – пятьдесят пять. Смешно, но я никогда не интересовался тем, сколько ему в действительности лет; только позавчера, получив свою метрику, я узнал, что отцу всего сорок три года, и прямо-таки испугался; не правда ли, он еще совсем молодой? – Да, – сказала она, – тебе ведь уже двадцать два. – Вот именно. До двух лет меня звали не Фемель, а Шрелла, странная фамилия, да? – Ты на него сердишься за это? – Я на него не сержусь. – Что же он мог такого сделать, из-за чего ты вдруг потерял желание строить? – Я тебя не понимаю. – Хорошо… Почему в таком случае он ни разу не навестил тебя в аббатстве Святого Антония? – Очевидно, стройки не представляют для него интереса, быть может также, он слишком часто ездил туда в детстве, понимаешь, во время воскресных прогулок с родителями… Взрослые люди отправляются в те места, где прошло их детство, только если им хочется погрустить. – А ты тоже совершал когда-нибудь воскресные прогулки с родителями? – Не так уж часто; обычно мы гуляли с мамой, бабушкой и дедушкой, но когда отец приезжал в отпуск, он тоже присоединялся к нам. – Вы ездили в аббатство Святого Антония? – Да, случалось. – Все-таки я не понимаю, почему он ни разу не навестил тебя. – Просто-напросто стройки ему не по душе; быть может, он немного чудаковат; в те дни, когда я неожиданно возвращаюсь домой, он сидит в гостиной за письменным столом и царапает что-то на светокопиях чертежей – у него их целая коллекция. Но я думаю, отец тебе все же понравится. – Ты мне ни разу не показывал его карточку. – У меня нет его последних фотографий; знаешь, в его облике чувствуется что-то трогательно-старомодное – в одежде и в манере держать себя; он очень корректный и любезный, но гораздо старомоднее дедушки. – Я жду не дождусь увидеть его. А теперь мне можно обернуться? – Да. Йозеф отпустил ее голову и, когда Марианна быстро обернулась, попытался изобразить на своем лице улыбку, но под взглядом ее круглых светло-серых глаз эта вымученная улыбка скоро погасла. – Почему ты не скажешь мне, в чем дело? – Потому что я сам еще ничего не понимаю. Как только я пойму, я тебе скажу, но это будет, возможно, не скоро. Пошли? |