Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы»
«Сукин сын… Ну что тут еще скажешь?..» — У вас ко мне дело? — Мышецкий встряхнулся от мыслей. Борисяк предъявил ему санитарные протоколы. — Штраф, — сказал он, — это вот на фабрике Троицына, за испускание им кислотных отходов в реку. — Испускание, — недовольно выговорил Мышецкий. — Ну, ладно, пусть будет «испускание». Подписать-то я могу. Сейчас все эти Троицыны так затюканы, что любой штраф заплатят… Он подписал протокол, даже не заглядывая в него. Края бумаги хранили следы пальцев инспектора. Сергей Яковлевич перевел взгляд: руки Борисяка были запачканы, под ногтями чернело. И тогда он поднес протокол к свету. — Смотрите, Савва Кириллович, какой прекрасный дактилоскопический отпечаток… Так и хочется его сохранить для архивов полиции! Борисяк с улыбкой посмотрел на свои руки: — Хозяйке своей помогал на огороде. Люблю в земле копаться. Ведь я из крестьян, Сергей Яковлевич… — Да? Очень приятно. Только предупредите свою хозяйку, чтобы она впредь не поливала капусту типографской краской. Я-то, как юрист, знаю: такие вещи лучше всего… глицериновым мылом! Вон в Тамбове, — нечаянно вспомнил он, — опять двоих повесили. Вы думаете — за что? Да все за капусту. Сергей Яковлевич перебросил протокол Борисяку — Держите. Писать грамотно вы все-таки не умеете, а речи произносите, как Лассаль! Санитарный инспектор несколько изменился в лице: — А вы… разве слышали? Мышецкий подумал и заявил: — Велите своему слесарю, чтобы он поплотнее закрывал вьюшку. А то из нее сильно дует… Не знаю — почему, но вы, любезный огородник, чем-то мне нравитесь! Сергей Яковлевич махнул рукой, и этот скользкий разговор сам собою закончился. Вице-губернатор посмотрел, как входит, крадучись, в кабинет Огурцов, и проследил за его походкой. — Опять? — сказал он с упреком. — Ну посмотрите на часы. Петушок не успел отпеть, а вы уже стенки обтерли… Ну что мне делать с вами, мой пламенный Горацио? Огурцов преданно мигнул, но на часы смотреть не стал. — Вы же знаете… — шепнул он издали. — Что я знаю? — Как же! Сами видели… Оттого-то и походка такая! — Ну так поставьте в шкаф ее, черт с вами. Я уже на все согласен. Я даже отвернусь, щадя вашу стыдливость… Он действительно отвернулся, и Огурцов, распоясав чресла, извлек из-за пазухи полсобаки. Поставил в шкаф. — Вы так добры ко мне, князь, — сказал он. — Может, не откажете мне в удовольствии… Я двери-то закрою! — Да за кого вы меня принимаете? — вознегодовал Сергей Яковлевич. — Товарищ министра — товарищ своему министру, но министр — не товарищ товарища министра! — Я понимаю: гусь свинье не товарищ… — Это кто же из нас гусь? — нахмурился Мышецкий. Огурцов начал пугаться: — Не вы, не вы… Это я гусь! Сергей Яковлевич не стал спрашивать, кто же в таком случае свинья, и заговорил о постороннем: — Симон Гераклович не занят сейчас? — Изволили отбыть из присутствия. — Куда — не знаете? — Как всегда — на телеграф. — Хм… А из степи ничего не было для меня? — Пока нет, ваше сиятельство. Громыхнуло что-то вдали — качнулись занавеси, пахнуло с улицы теплом и пылью. — Ого! — обрадованно заметил Мышецкий. — Хорошо бы — дождь… Однако небо чистое. Над крышами городских домов долго кружилась какая-то палка, словно невидимый Гулливер разыграл ее в «гыка-ляпу». — Что это? — удивился Мышецкий. Огурцов пятился от него задом, челюсть его отвисла. — Ннне-е зззна-аю, — с трудом шамкнул он. Сергей Яковлевич бросился вон из кабинета: — Господа, господа… что случилось? Чиновники, растерянные, молча переглядывались. А вдали вдруг начали свистать городовые, мимо проскакали — в звоне и грохоте — блестящие пожарные колесницы. Мышецкий выбежал на улицу… пихал кучера в спину: — Пошел, пошел… Нахлестывай! Лошади с места понесли. Он пролетел по улицам, стоя в коляске — без шляпы, всклокоченный, вцепившись в затылок кучера, маятником взлетало пенсне на его груди. — Через Банковскую… гони короче! На повороте лошади круто заносили, колеса чуть не сшибали панельные тумбы. Куда-то бежали разносчики с лотками, дворники, бабы, солдаты, дети, собаки… — Тпрррру-у, — кучер с трудом осадил лошадей. Площадь перед телеграфом была пустынна. Ни души. Только зацарапало что-то в горле, сдавило дыхание. Сергей Яковлевич выскочил из коляски. В самом центре площади, закрученные так, словно их пытались стянуть в узлы, уродливо вздыбились рельсы конки. Тут же, разбитая в щепы, валялась опрокинутая карета. Курилась тлеющая обивка. — Что же будет?.. Что же будет? — сказал Мышецкий. Медленными шажками он двинулся к месту взрыва. Легкий желтоватый пар нависал над площадью, как облако. Мышецкий вступил в это облако, и его сразу же зашатало. Он закрыл рот ладонью, сделал шаг, другой, третий… — О боже! — прорвалось восклицание. Первым, кого он заметил, был кучер губернатора — его любимый калмык. На убитом не было крови: взрыв бомбы оглушил его тут же, словно удар тяжелого молота. — Симон Гераклович, — позвал Мышецкий в отчаянии. Губернатор лежал среди убитых лошадей, опаленных взрывом, и был еще жив. На мундире его — ни одной пуговицы: все, как одна, вырваны с мясом. То ли взрывом, то ли сам рванул с себя в удушье. Влахопулов лежал на спине и еще старался дышать, страшно щелкая нижней челюстью. Глаза выскочили у него из орбит, образовав два кровавых наплыва. — Симон Гераклович, — снова позвал Мышецкий. Он взял губернатора за голову, но тут же отпустил ее; из ушей и рта фонтаном пошла черная кровь. Влахопулов еще раз щелкнул зубами, и Мышецкий бессильно ухватился за торчащий из земли коночный рельс. — Что же будет? — лихорадочно крестился он. — Что же будет, господи? Кто-то подбежал к нему сзади, решительно поволок за собою. Сергей Яковлевич очнулся в подворотне и увидел перед собой полицмейстера: — Это вы… Чиколини? — Я, ваше сиятельство. Разве можно? Подстрелить могут ни за понюшку… — А разве они… эти люди еще здесь? — Не знаю, князь. Но лучше… Стойте спокойненько! Облако газов тяжело парило над мертвыми, постепенно рассасываясь. Народ выглядывал из соседних улиц. |