Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона»
— То есть как это… ничего? — возмутился Мышецкий. Дремлюга отвечал — с убийственным спокойствием: — У меня порядок такой. Объявил голодовку — пожалуйста, не хочешь и не жри, нам больше останется! Сейчас наш «дядя Вася», пролетарий, работать не пожелал — не надо, не работай… Сергей Яковлевич понял, что за этой бравадой стоит оглядка жандарма на Москву и Петербург: уж если там, в столицах (под боком правительства), генералы корпуса жандармов не могут справиться с революцией, то… «Что же требовать от уренского капитана?» — Выпить хотите? — предложил Мышецкий. — Как вы сказали, князь? — обомлел Дремлюга. — Я предлагаю вам выпить… За порядок! — В беспорядке-то? — усмехнулся жандарм. — Ну, выпьем… — За Аристида Карпыча, земля ему пухом, — поднял рюмку князь. — Вот он бы сейчас что-нибудь да придумал… Извернулся бы! Дремлюга поперхнулся коньяком, зашипел, гримасничая: — Ударьте меня, князь, ударьте… сильнее! — Мышецкий треснул жандарма по хребту, и коньяк проскочил, как по маслу. — А что? — задумался капитан, отдышавшись. — Что бы он мог придумать? И даже Борисяк здесь ни при чем, революция без него движется… И вдруг разом погас в присутствии свет. — Огурцов! Созвонитесь со станцией — что у них там? Огурцов, споткнувшись в темноте о порог, скоро вернулся: — Телефоны, князь, тоже… мое почтение! Бастуют. Мышецкий длинной тенью обозначился на фоне окна: — Капитан, разве забастовка не ограничится одним депо? Огурцов, прильнув к стеклу, вгляделся в улицу: — Баста! Конки тоже стали, лошадей выпрягают, сбрую режут… Дремлюга хватил еще стопку, искал в потемках фуражку. — Вот это крепко! — сказал он. — Но еще крепче закончится. Жрать захотят — и снова, князь, свет включат, барышня на телефоне соединит, а паровозики — ту-ту, поедут… Нет такой забастовки, ваше сиятельство, которая бы не имела конца! Конечно, жандарм прав: забастовка — явление временное. Но в самой стихийности событий было что-то зловещее, и красный цветок над городом распускался в ночном небе. Проезжая через город, Мышецкий подсознательно отмечал признаки нового в его облике: на табуретках (чтобы дальше видеть) стояли городовые; митингов не было, но толпы теснились на бульваре. Ну что ж! К шестидесяти тысячам верст железных дорог России, застывших в покое, сегодня прибавилось еще шестьсот сорок верст бастующей Уренской губернии… «Аквариум», конечно, работал. Как-то повышенно, издерганно и пьяно вела себя публика. Сотенные шуршали нежно, платья дам тоже шуршали вызывающе. Музыка гремела, лилось вино — самое дорогое. Бабакай Наврузович пожинал сегодня небывалые барыши, «Николаи» — в поту! Иконников-младший, однако, был трезв и спокоен. — Что у Троицына и Веденяпина? — спросил его Мышецкий. — Говорят, завтра будут снимать. — Снимать… Как это понимать, Геннадий Лукич? — А так: деповские устроят митинг на фабриках и, если уговорить не удастся, силой заставят бросить работу… Из отдельного кабинета вывернулся, словно хороший штопор, Дремлюга; заметив князя, зашептал в ухо тяжелым перегаром: — Кое-что придумал. Некогда. Извините. Бегу. Завтра узнаете… На следующий день забастовали частные фабрики Троицына и Веденяпина. Будищев повысил своим рабочим ставки, и его мастерские продолжали дымить: у него народ был «кошельковый». По этому случаю в Купеческом клубе с утра пили, пели и плакали. Срочно были вызваны арфистки, но вместо звучного наплыва арф слышались визги, жеребячий топот — шел шабаш святотатственных радений… Сергей Яковлевич пригласил к себе Чиколини, напомнил ему, что пенсия зависит только от него, воззвал к мужеству. Бруно Иванович сказал: — А вот вам и новость, князь: все лавочники тоже забастовали. Замки — во! И хлеба в городе купить негде… Мышецкий вспомнил: жандарм посулил ему вчера в «Аквариуме», что все будет в порядке. Вот и способ, который должен помочь ему гасить забастовку: голод. На это губернатор распорядился так: — Заставьте каждого лавочника под расписку отказаться от забастовки. В противном случае — так и передайте — я заведу на них дело, как на злостных стачечников. А под статью эти господа не захотят попадать. И незачем бойкот называть им «забастовкой»! Замки с лавок уже сбивали рабочие. Торговцы снова вынуждены были встать к прилавкам — волею судеб революции они попались между двумя жерновами — жандармом и губернатором. — А тебе чего, баба? — И рука привычно вертела кулек… Дремлюга разбежался к губернатору с выговором: — Князь, как можно? Всю компанию мне поломали. Я вчера своих сто рублей истратил, поил мелочь базарную в кабинете отдельном, а вы… Я же договорился! Нехорошо так-то, князь! — Хорошо, капитан. Хорошо! — ответил Мышецкий. — Давить революцию голодом — самая низкая мера. Я бы не уважал себя, прибегни к этому способу. Не спорьте… А флаг, я вижу, вы еще не сняли? — Скобы худы, труба старая, — отнекивался Дремлюга, хмурый. — Так не вам же лезть по худым скобам на старую трубу! — Оно и так. Да четвертной сулил — не берутся… Высоко! — Добавьте еще четвертной — полезут. — Придется. Да где я денег наберусь? Вчера сто, сегодня… Сложились на красное знамя: жандарм дал четвертной, губернатор от себя выложил — только бы снять поскорее! Глаз резало… Мышецкий велел Огурцову никого не допускать. — Хоть камни с неба, — сказал, — никого… Я буду составлять отчет в министерство о забастовке… Работал он недолго. Сначала думал развернуть отписку в подробный доклад с описанием условий, при каких забастовка возникла. Но потом князю пришла мысль, что он не один губернатор на Руси, таких много, и почти все губернии в стране бастуют. Так стоит ли напрягать ум, чтобы метать бисер, который никого в министерстве не удивит и не восхитит. Ограничился телеграммой, — кратко и хорошо. — Отправьте, — велел Огурцову, но курьер вернулся с телеграфа, сказав, что «не берут, забастовали!». — Лошадей! — сказал Мышецкий. — У вас не берут, а у меня возьмут, как миленькие… На телеграфе одиноко сидел дежурный чиновник. — Вы понимаете смысл вашего отказа? — обрушился на него князь. — Телеграмма государственного значения, а не признание барышне в любви, и вы, сударь, с огнем играете… — Все сознаю в полной мере, князь, но таково решение Уренского Совета рабочих депутатов, — ответил телеграфист. — Это еще что такое? — Совет создан по примеру Петербургского, князь! |