Онлайн книга «На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона»
— А надобно — непосильно… В отношении разгрома этой «Комиссии»… скажите, капитан: не замешана ли тут моя сестра? — Оставьте ее, князь, вы ошибаетесь, направляя свой гнев против Евдокии Яковлевны, которая находится в смирении и трауре… С ночи началось разоружение городовых. Подходили человека три-четыре, спокойно говорили постовому: — Обернись, дяденька! Но кобуры были пусты, одни футляры без оружия. Чиколини был предусмотрителен, на разводах говорил: «Все равно отберут, чует мое сердце. А отвечать перед начальством мне придется. Стойте уж так, от судьбы не уйдешь…» Пулеметная команда хлопала валенками возле губернского арсенала. Подкрадывались какие-то тени, но из пулемета выпархивал синий язычок огня, долго стучала патронная лента. И всю ночь в Совете шло бурное совещание… — Я против этой авантюры, — говорил Борисяк. — Придет время, и губернатор вынужден будет сам дать нам оружие. Вот увидите! Пришел Ениколопов в солидной бекеше, раскрыл бумажник. Повернулся и ушел. Долго молчали, потрясенные. Галина Корево первой нарушила эту паузу. — По-моему, — сказала акушерка, — надобно пересмотреть наше отношение к господину Ениколопову. — Давно пора! — отозвался и прапорщик Беллаш… Борисяк воспротивился, но его назвали «упрямым быком», и все его натиски были отбиты. Большинством голосов Вадим Аркадьевич Ениколопов прошел в члены Совета рабочих депутатов Уренска. — Кто против? — спросили. — Я, — сказал Борисяк, подавленный. — Один голос ничего не решает. У вас — личная вражда! Еще со старых времен — времен влахопуловских… Ениколопов, попав в Совет, сразу взял быка за рога. — Товарищи, — заявил он авторитетно, — что мы видим? Что мы наблюдаем? Это Совет или партия? Партия или Совет? Давайте сразу же разберемся, чтобы потом не путать… Борисяк разгадал: сейчас Ениколопов начнет взрывать все и вся. — Ну-ну, — сказал он, — чего остановились? Продолжайте… — Вопрос сделан, — ответил эсер. — Остается на него ответить! Борисяк весь сжался — как перед прыжком: — Совет — первая ячейка будущего временного правительства революции! Это зачаток диктатуры пролетариата. Кто сомневается? — Я, — сказал Ениколопов. — И строю свой вопрос так: если Совет беспартийный, то пусть все члены его примут программу социализма безоговорочно. А если… — Принимаем, — ответили члены Совета, как один. — А тогда, — не смутился Ениколопов, — к чему Совет вообще, если уже существует партия? Мы еще не победили, а уже поставили перед собой чернильницы, начиная обюрокрачиваться! Конечно, с иезуитом спорить трудно. Ениколопов лукав, как бес: жизнь научила его выкручиваться, и он умеет это делать, черт бы его побрал… Борисяк сорвался с места: — Не так! И — партия! И — Советы! Вот как надо ставить вопрос. Именно так и Ленин говорит, а он истинный ученик Карла Маркса! Ениколопов спрашивал всех подряд: — Ты, отец, Маркса читал? — Нет. — А ты? — Нет. — Ты? — Читали… — Наконец-то! — вздохнул Ениколопов. — Вопрос ясен: или партия без Совета, или Совет без партии… — Вадим Аркадьевич прав, — заявила вдруг Корево. — Нельзя дробить силы накануне… Или — или! — Это ультиматум? — спросил ее Борисяк. — Только предложение… Вскочил горячий прапорщик Беллаш: — Как можно сомневаться? Борисяк прав… Я протестую! Но Ениколопов уже поколебал устои Совета: его, пусть робко, но все же поддержали некоторые. Особенно Корево. — Не так делается революция, — глухо сказал Борисяк. — Одни члены партии ее не сделают. Как не сделают и без партии одни беспартийные. Революция не загон для скота: жирных — направо, тощих — налево. Революция сильна единением народа: партийными и беспартийными… Весь гнев души Борисяка был направлен даже не на Ениколопова (он знал, с кем имеет дело), — весь гаев обрушился на Корево. — Это измена! — врубил он в лицо женщине. — Не лучше ли честно заявить перед всеми, что вы перешли к меньшевикам?.. — Как вы можете? — заплакала акушерка. — Я ли не сделала для вас лично все, что смогла? Просите прощения… слышите? Борисяк вернулся домой, к Казимиру, у которого он жил, и со стоном стянул громыхающие сапоги. — Ну, держись! — сказал. — Кому-то головы не сносить теперь… — Ну, держись! — сказал Дремлюга своим жандармам. — Совет — компания теплая, там Ениколопов такое требование выдвинул, что теперь готовь сети: рыба пойдет густая… — Бланкитов, Трещенко и Персидский вопросительно выгнулись, и капитан пояснил: — Ениколопов хочет подначить Совет, чтобы губернатор вывел войска из губернии. Спокойно! Я иду к князю, без меня не шалите… Мышецкий рассеянно выслушал жандарма, ответил: — Да, да… я слышал уже. Но говорят, что Борисяк против этого решения. — Ого, князь! — отвечал Дремлюга. — Еще бы ему не быть против, если солдаты уже раскачались на его пропаганду. — А куда смотрит полковник Алябьев? — спросил Мышецкий. — В окно смотрит, — захохотал Дремлюга. — Полковник Алябьев ест, спит и какает. Больше — ни гуту! А солдаты поворачивают к Совету — вот, ваше сиятельство, потому-то ваш Борисяк и против решения Ениколопова… И долго потом молчали. — Все это ни к чему, — печально вздохнул Мышецкий. — Поговорят — и перестанут. Первый раз, что ли? Пора привыкнуть… — Сергей Яковлевич оценил Дремлюгу на взгляд — мол, на что ты способен? — и спросил: — А вы, капитан, так и не ответили мне, кто виноват в этом налете на «Комиссию» прапорщика Беллаша? Тут Дремлюга решил использовать старую тактику, доставшуюся ему в наследство от Сущева-Ракусы: ради спасения своих предать местных Монтекки и Капулетти (причем он не был далек от истины). — Думаю, — сказал, — это исходит из Купеческого клуба, ибо, князь, сами знаете — кто больше всех «Комиссией» был недоволен? Сергей Яковлевич поверил. Поверил и ухватился за это: — Что они там делают, эти господа?.. Дремлюга ушел, довольный, а Мышецкий стал точить зуб на Купеческий клуб. Нервы и без того были взвинчены, стоило получить заряд, как негодование несло через край. Совет словно учуял выгодный момент, и над фронтоном Купеческого клуба вскоре появилась внушительная надпись: «Народный дом. Просим вытирать ноги». Сергей Яковлевич передал в дар Народному дому коллекцию Пети Попова, с тем чтобы (попросил он) выставка непременно была посвящена памяти его шурина. И еще поставил условие губернатор: |