Книга Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы, страница 54 – Валентин Пикуль

— Если бы только трос через люковицу трюма перекинуть!..

— И обнести вокруг ящиков!..

— И затянуть…

— Надо попробовать…

Кто-нибудь вырывался вперед, но сразу же, смятый и оглушенный, отбрасывался назад.

Транспорт гремел и дрожал, облепленный снегом, который не успевали смывать волны. Сережка долго стоял, прислушиваясь к выкрикам людей, потом схватил с вьюшки моток пенькового троса и, улучив момент, когда схлынула волна, выскочил из-под надстройки. Ему что-то кричали вдогонку, но голоса людей быстро таяли за спиной.

Юноша почувствовал первую опасность даже не слухом, а каким-то внутренним чутьем. Прямо над головой уже нависла большая, цвета зеленого бутылочного стекла глыба воды. Он юркнул вбок, вжался в простенок между трапом и радиорубкой. Водяная гора упала на палубу со страшной высоты и разбилась на мириады брызг с протяжным звоном, точно громадная пустотелая льдина. Выплевывая соленую горечь, Сережка вскочил на ноги, когда вода еще бурлила у самого горла, и, вдохнув полную грудь воздуха, снова бросился вперед.

Волны рушились позади и перед ним. Но, разгадав закономерность их движения, он уже не пытался встать позже и вжаться в палубу раньше, чем это было нужно. Держа бухту троса, он упорно продвигался к цели, и море уже не казалось ему таким грозным, как тогда, когда он стоял под навесом кают-компании.

И вот наконец груз: громадные, выше человеческого роста ящики трутся один о другой, перетирая мокрые крепления. Сергей ввязывает трос в рым и, рискуя быть раздавленным качающимися тюками, обносит груз петлей.

Все, теперь можно бежать обратно!..

Волна, холодная и тяжелая, схлынула за борт, оставив на досках лопающиеся пузыри и мыльную пену. Под ногами мчались белые клокочущие струи: высоко над транспортом, точно снежные горы, вырастали волны со зловещими шипящими гребешками.

И вдруг Сережка еще издали заметил одну волну, которая выделялась среди других своей величиной и темной окраской. В ее покачивающемся гребне было что-то змеиное.

Тяжело упала волна впереди. Прокатилась с грохотом сзади. Еще, и еще, и еще…

Сережка упал на живот, и — его понесло.

Он смутно видел перед собой только одну-единственную, опору — металлический поручень с набитым на нем деревянным планширем. А дальше — забортная кипень, все двенадцать баллов…

Пальцы искали опору, ногти царапали доски, впиваясь в просмоленные пазы настила. Потом на него обрушилось, казалось, чуть ли не само небо. Уже почти теряя сознание, оглушенный и смятый, он чувствовал, что его тащит и тащит куда-то. И когда перед ним выросла пропасть пятиметрового борта, пальцы наконец нашли то, что искали. С закрытыми глазами он вцепился в эту последнюю опору.

Понял: «Держусь, держусь, держусь!..»

А когда открыл глаза, то увидел в своих посиневших руках обломок деревянного планширя с вывороченными железными болтами. И вокруг, насколько хватало глаз, были одни только волны. Да еще где-то вдали ныряла на воде, оголяя вращавшиеся винты, рыжая корма транспорта.

«Вот и все… конец!» — в ужасе, охваченный холодом глубины, подумал Сережка и, заметив скользнувшую мимо тень эскадренного миноносца, заорал во всю мочь легких:

— А-а-а-а… По-о-о-могите-ее!.. А-а-а-а…

Всплеск волны ударил его по голове, со страшной болью лопнуло что-то в ушах, вода захлестнула его крик, и над Сережкой сомкнулось что-то мутно-зеленое, тяжелое…

«А как же мать? Как же с мамой?» — было последней его мыслью.

»Братья по оружию»

Широкие веснушчатые руки капрала Теппо Ориккайнена плотно лежали на баранке руля. Рикко Суттинен хорошо знал такие руки — руки лесоруба и каменщика, слесаря и плотогона, — они умели многое делать, эти трудолюбивые руки финского простолюдина.

Но этих рук иногда надо немного и побаиваться…

— Хочешь? — спросил лейтенант, отцепляя от ремня флягу.

— Если позволите, — согласился капрал.

Рикко Суттинен отвинтил пробку, жадно отхлебнул пяток добрых глотков, технический спирт, густо настоянный на хине (чтобы его не пили солдаты), обжег глотку.

— Собачий холод… На, пей! — сказал лейтенант, передавая флягу Теппо Ориккайнену.

Капрал, удерживая руль машины одной рукой, надолго присосался к фляге. Он пил, а глаза его продолжали зорко ощупывать прифронтовую дорогу. Неожиданно две фигуры всадников выросли посреди шоссе, словно из-под земли.

— Немцы! — сказал Ориккайнен и вернул флягу офицеру.

Автоколонна резко затормозила. Лейтенант Суттинен, распахнув дверцу кабины, смотрел, как тихой рысью к ним приближается немецкий патруль. На груди старшего покачивалась аккумуляторная коробка фонаря, на касках сверкали жестяные венчики цветков эдельвейса — этих любимых цветов Гитлера. Лошади под всадниками были рослые и крепкие, с выжженными между ушами клеймами конюшен греческого короля.

— Хальт, хальт, — негромко покрикивали немцы.

Это были горные егеря, солдаты того хваленого 19-го горноегерского корпуса, о котором немецкая печать трубила на весь мир. Один немец — постарше — носил на рукаве нашивку за взятие Крита и Нарвика, другой — помоложе — имел нашивку только за сражение под Нарвиком.

— Что надо? — спросил Рикко Суттинен.

Лошадь старшего егеря шумно дохнула прямо в кабину. Небрежно вскинув руку к козырьку каски, егерь спросил:

— Куда едут ваши солдаты, герр лейтенант?

— Мы перебрасываемся в район Петсамо. Восьмая диверсионная рота. В личное распоряжение генерала Рандулича.

— Документы! — коротко приказал немец. Внимательно рассмотрев проштампованные бумаги, он брезгливо заметил:

— Но здесь у вас нет справки о здоровье ваших солдат.

Рикко Суттинен высунулся из кабины, посмотрел назад. Три затянутых брезентом грузовика стояли вдоль дороги. Из-за бортов выглядывали черные от морозов и ветра, закопченные у лесных костров лица солдат его роты. В соседнем кузове громко плясали, согревая замерзшие ноги.

— Вы видите, что мы прямо с передовой. Нам лечиться некогда, — ответил Суттинен. — И о каких болезнях может идти сейчас речь?

— Например, о венерических, — невозмутимо ответил немец.

Лейтенант криво усмехнулся бледным и тонким ртом:

— Об этом не беспокойтесь. Мы два года держали позицию в таких болотах, где ползают одни гадюки да квакают лягушки. Вы же знаете, что почти все население репатриировано в глубь Финляндии!

Немцы посовещались, и старший егерь достал из кармана какую-то машинку-щипцы — вроде контрольных. Он подсунул документы восьмой диверсионной роты под зубья машинки и трижды щелкнул ими, прокалывая бумаги.

— Мы пропускаем вас, — сказал он, возвращая документы. — Но лишь в том случае, если ваши солдаты не будут посещать наших публичных домов. Нам совсем не хочется везти заразу в прекрасную Швабскую землю!