Онлайн книга «Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы»
|
От нашей Колы, от Мурманской… Скрипел штурвал. Гудела за бортом вода. Таяли вдали крики чаек. И только ворон морской — черная птица баклан — еще долго парил над мачтами. Вахтанг Беридзе навытяжку стоял перед контр-адмиралом. Не мигал причем. Был очень серьезным. — Товарищ старший лейтенант, — сказал Сайманов, — расскажите, как вы украли баржу со спиртом! Баржа со спиртом была немецкой. Она болталась где-то в море, брошенная немцами. Один тральщик ущучил ее во время дозора и прибуксировал в базу. Поставили баржу на рейде. В рубку запихнули старика сторожа с берданкой. От лихой напасти. А вчера баржа эта пропала. Вместе с ней исчез куда-то и МО под командой Беридзе. Флот не знал, что и думать. Затащили баржу куда-нибудь в тихую бухту. Выпьют нескоро. Так шутили матросы. — Товарищ контр-адмирал, вас неправильно информировали. Мы баржу не воровали. Ветер ее среди ночи сорвал с «бочки», понес на камни. Сторож, конечно, дрыхнет. Раздумывать тут некогда. Вот мы ее и подцепили… — Украли, — поправил контр-адмирал. — Якорей на барже нет, — продолжал Беридзе. — Ее тащит. Мы тогда и решили спасать народное достояние. Затянули буксир, дали обороты. Сторож, конечно, орет. Ему, конечно, кажется, что его тоже украли. И приткнули баржу к отмели в Тоне Тювиной. Все в порядке. — А зачем сторожа связали? — спросил Сайманов, слегка улыбнувшись. — Так он же, старый дурак, стрелять начал! Мы его спасаем от беды, а он из берданки по нам дробью лупит. Никакого понимания обстановки! — Та-ак, — откровенно рассмеялся контр-адмирал. — Но вы-то обстановку сразу оценили. Люк отвинтили и давай спирт к себе на борт «охотника» перекачивать! Сколько успели перекачать? — Два ведра, — печально вздохнул Беридзе. — Причем виноват только я. Это я велел сделать. Сейчас морозы сильные, на походе приборы засолились. Спирт пригодится! — Два ведра? — спросил контр-адмирал, — Два. — Для протирки приборов? — Так точно. У нас матчасть всегда в порядке… Сайманов взял со стола лист бумаги, густо исписанный корявым безграмотным почерком. «Видишь?» — спросил. Вахтанг успел прочесть только одну фразу: «А еще надо мною змывались и говорили, что в море стащут вместях с баржою и вернутся, кады войны не станет…» — Жалоба на тебя от этого сторожа. Проверить, сколько было в барже спирту и сколько осталось, портовики сейчас не могут. Ты говоришь — два ведра взял, и я тебе, старший лейтенант, верю! Ты не соврешь, я знаю. И пить команде не дал — это я тоже знаю. Только партизанщина мне твоя не нравится… — Да, — согласился. Вахтанг, — нехорошо получилось. Два ведра спирта взяли, теперь два ведра крови прольем! — Не говори глупостей, — обрезал его Сайманов. — Как у тебя с боезапасом? — Полный комплект. — А настроение команды? — Как всегда. — А как всегда? — Хорошо, товарищ контр-адмирал. Скучать некогда… — Скучать я вам и не дам! Сайманов встал, легко шагнул к карте, висевшей на стене. — А дело вот в чем, — сказал он, проследив глазами воображаемый курс от Мурманска до границы замерзания океана. — Сегодня вышло в море научно-исследовательское судно «Книпович». Противник последнее время проявляет подозрительную активность на промысловых коммуникациях. Очевидно, немцы хотят лишить наш рыболовный флот точного прогноза условий промысла на будущее. Вашему катеру, — продолжал Сайманов уже тоном строго официальным, — дается боевое задание: отконвоировать судно экспедиции до Рябининской банки. В случае появления кораблей противника вступить с ними в бой и любой ценой оградить шхуну… Конвоировать шхуну придется не в обычном порядке. Надо постоянно держаться от шхуны на таком расстоянии, чтобы с ее борта не заметили вашего катера. Вы понимаете, зачем это нужно? — Так точно, товарищ контр-адмирал, догадываюсь. Конвой, неотступно следующий рядом, может насторожить участников экспедиции. А нам, очевидно, надо, чтобы они целиком отдавались своей работе и были бы спокойны на все время пути шхуны… Через полчаса МО-216, прижимаясь к берегам, вышел в открытый океан, нагоняя ушедшую вперед шхуну. — Сигнальщики, — приказал Вахтанг, — усилить наблюдение за морем!.. — Есть, смотрим! Ветер задувал в жалейку. Растворив паруса бабочкой, бежала по океану приневестившаяся шхуна. День бежит, ночь бежит — журчит вода за кормою. Большая Медведица украшает ночные небеса огнем путеводным. Первые три дня, проведенные в море, Ирина Павловна, как правило, жестоко страдала от качки и не могла мыться, — пресная вода шла только в пищу, а от забортной кожа покрывалась волдырями крапивной лихорадки. На третий день она уже освоилась с походной жизнью и вышла на палубу. Первое, что ей бросилось в глаза, — это голые верхушки мачт. Шхуна шла только под нижними большими парусами, малые же оставались непоставленными. — Аркаша, — обратилась она к штурману, — почему идем не под всеми парусами? Ведь так было бы гораздо быстрее… Малявко взглянул на счетчик лага: — Пятнадцать узлов, Ирина Павловна. Иные пароходы и то с такой скоростью не ходят. Это не шхуна, а… ракетный двигатель. Мне кажется, что ее построил гений, и Антип Денисович действительно гений. Не смейтесь! Я как-то объяснил ему основы астрономии, показал, как надо работать с секстантом, и он теперь сам берет высоты звезд, высчитывает азимуты. Это удивительный старик! Кряхтя, взошел по трапу Сорокоумов. Ирина Павловна сразу уловила в нем какую-то перемену. Шкипер держался в море увереннее и строже. Но ее он называл по-прежнему дочкой. — А-а, доченька, соленым ветерком подышать пришла, — приветливо сказал он. — Ну, ну, дело хорошее! Полюбуйся на воду-то! Я люблю на нее смотреть. Бежит и бежит себе. На воде мы рождаемся, в воде нас и погребут. Искрящаяся шапка инея с шуршанием упала на мостик, рассыпавшись белыми цветами. Ирина Павловна подняла голову. Сколько там еще белых пушистых гнезд, и как это красиво!.. — Антип Денисович, чего же не все паруса ставим? — Вот это мне, дочка, уже не нравится, — нахмурился шкипер, сердито закусив мундштук трубки. — Я эту шхуну, как колечко, слил, и знаю ее, словно дите родное. Не поднял верхних парусов, — значит, так нужно. Я капитанствую над кораблем, а вы капитанствуйте над своими мелкоскопами и в мое хозяйство не лезьте… Потом уже остановил женщину на палубе и примиряюще сказал: — Ну-ну, не злись на старого хрена. Боюсь поднять паруса верхние. Вот прильни-ка ты, послухай… Ирина Павловна прижалась к мачте ухом. Дерево жалобно стонало, откуда-то сверху доносился скрип, напоминающий плач ребенка. Шхуна была как живая. |