Онлайн книга «Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана»
|
«Вот возьму и приглашу, — решил Мордвинов, но тут же испугался своего решения: — Неловок, осрамлюсь». — Да-а, — непонятно к чему сказал он и снова замолчал. Девушка отвернулась. Разговор расстроился в самом начале, и Мордвинов был даже рад, когда к нему подошел капитан Ярошенко. Низенький, но необычайно широкий в плечах, капитан взбил пятерней копну густых черных волос, крикнул: — Вот ты где!.. Чего к нам не показываешься? — А где вы? — Да мы в буфете. Пиво распиваем, водки-то не дают… Пошли, пошли к нам, лейтенант!.. Он подхватил Якова за локоть, легко лавируя среди танцующих, потянул его в офицерский буфет, весело рассказывая: — Я, лейтенант, сегодня самый счастливый. Таких еще поискать надо, как я… Отец, слышишь, письмо с Кубани прислал… Двойня! — Какая двойня? — не понял Мордвинов. — Да вот: двойню родила. — Кто? — Ну и не сообразительный же ты! — горячо выкрикнул Ярошенко. — Жена, говорю тебе, двойню родила… Отец пишет, что мальчишки оба… Пошли, лейтенант, пошли… Он увлек его за собой и, возбужденный, счастливый, все теребил свои волосы, дергал себя за чуб, смеялся приговаривая: — Каково, а?.. Сразу двух… А ведь опоздай письмо на один день, так бы и ушел в десант, ничего не зная! — Да, — согласился Мордвинов, — так бы и ушли. — Так это же плохо было бы! — возмутился капитан. — Плохо, — отозвался лейтенант, усаживаясь за столик. Ярошенко, не понимая его спокойствия, лил через край стакана пиво, шумно переживал: — Ты понимаешь? Двое, оба мальчишки… Орут, наверное… Конечно орут… Да ты пей, пей! Мордвинов отхлебнул из стакана. Пиво было невкусное, прогорклое, но, чтобы не обижать счастливого капитана, он пил с ним наравне. Ярошенко показывал ему фотографию своей жены, и лейтенант, похвалив кубанскую красавицу, пожалел, что у него нет карточки Китежевой. Потом он вспомнил девушку-санитарку, неожиданно захотелось поскорее допить пиво и пойти к ней. — Вот, — говорил капитан, — схожу в этот десант, отобью у немцев Титовку и… в отпуск поеду, мне уже давно обещают целый месяц дать. За соседним столиком в кругу морских пехотинцев сидел офицер инженерной службы, горячо рассказывал: — Муста-Тунтури!.. Этот горный хребет не легко перевалить даже альпинисту, а нашим войскам придется брать его штурмом. Вы слышите? Это уже началась артподготовка. Дитм доверяет охрану перешейка отборным командам гренадеров, он знает, что если мы перевалим через хребет, то сразу окажемся в глубине Лапландской армии… В этом-то и преимущества нашего наступления, — продолжал инженер, — что мы одновременно наносим удары по обороне противника на разных направлениях… Мы только сегодня вечером нанесли свой основной удар от озера Чапр, а сегодня в полночь Лапландская армия уже будет расчленена, и вряд ли горные егеря еще осознают эту угрозу… Заметив, что своей речью он привлек внимание офицеров, инженер немного смутился и, подняв стакан с пивом, кивнул в сторону Ярошенко и Мордвинова: — Ну ладно, — сказал он, — за вас! Это вам сегодня ночью предстоит открывать дорогу на Печенгу!.. — Откроем, — ответил Ярошенко, и его лицо, до этого веселое и беззаботное, слегка потемнело. — Откроем, — повторил он, пряча фотографию жены в карман. Мордвинов допил пиво и вышел в зал. Девушка сидела на прежнем месте, но в этот момент на радиоле перевернули пластинку, среди танцующих возникло какое-то перемещение, и, заметив лейтенанта, девушка сама подошла к нему. — Сейчас, — сказала она, — «дамский» танец, и вы не имеете права отказаться. — А я и не отказываюсь, — улыбнулся Мордвинов, кладя руку на плечо незнакомки. — Вы из какого санбата? — Я из губы Сайда, — ответила она, — зовут меня Таней… А вас?.. Мы тоже уходим ночью к Титовке… Так состоялось знакомство. Мордвинову было легко с этой веселой толстушкой, которая, прильнув к его плечу, наивно выбалтывала секреты про своих подруг, но мысли молодого лейтенанты были заняты другим. В сердце опять неожиданно вошла острая, какая-то тягучая тоска по Вареньке, и, слушая Таню, он безразлично отвечал: — Да?.. Что вы говорите?.. Вот как… Интересно… Однажды, откинувшись назад, она неожиданно спросила: — О чем вы думаете? — Я?.. Да так, ни о чем. — Нет, — возразила Таня, — я же ведь вижу, что вы все время думаете. Ее голова находилась на уровне его плеча. Якову стало смешно. — Я думаю, что вы хорошая девушка. — Шутите, — недоверчиво сказала она. — Шучу, — согласился моряк.. А он как раз и не шутил. Ему действительно казалось, что в этой девушке, с которой его свела на час военная судьба, он мог бы, наверное, найти человека-друга на всю жизнь. И не только в ней, но и в другой, — вон как их много кружится!.. Может, но — не хочет. И никогда не захочет, потому что не отболело в душе старое — все, что связано с Варенькой. И вряд ли когда-нибудь отболит… — …А потом снова вернемся… Она что-то говорила ему, а он прослушал. Неудобно! — Что вы сказали? — спросил он, смутившись. — Ну вот видите, — обиделась Таня, — вы все время о чем-то своем думаете, думаете… Я предлагаю вам выйти на волю. «Выйти на волю», — так говорят деревенские девушки. Они вышли на крыльцо. Посреди узкой губы копил пары тральщик. Прошла мимо машина, колотя дорогу цепями. А там, где чернели вдали изломы скал, небо вспыхивало отблесками орудийных залпов, и девушка спросила: — Это на Муста-Тунтури? — Да, — ответил он. Матросы, курившие на крыльце, бросили окурки и ушли дотанцовывать. Мордвинов, которому искренне хотелось сделать девушке что-нибудь приятное, позаботился: — А вам не холодно? — Нет… Таня взяла его за руку; медленно и бездумно они пошли вдоль берега. «Вот если бы ей передать то, что было у Вареньки, — размышлял Мордвинов, — вот тогда, может быть…» — Все-таки холодно, — неожиданно сказала девушка. Они стояли вдали от жилых строений. Ветер доносил к ним свист пара на тральщике да музыку, вырывавшуюся время от времени из раскрытой двери солдатского клуба. — Да, холодно, — машинально повторил Мордвинов и, не зная, чем закрыть девушку, осторожно обнял ее. — Холодно, — тихо повторил он и совсем неожиданно для себя поцеловал Таню сначала в лоб, потом в щеки, потом в теплые вздрагивающие губы; он целовал ее и в каком-то исступлении повторял только одно слово: — Холодно, холодно, холодно… |