Онлайн книга «Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры»
– Кто ты? – шепотом спросила она. При этом вскинула руку, поднося лорнет к глазам. Сомнений не было – нет, староста ее не обманывал. В дверном проеме веранды стояла женская фигура, вся в белом, при ярком лунном свете она излучала какое-то небесное сияние. Но тут Каховская заметила, что призрак женщины слабым движением головы как бы призывает ее следовать за собой. – Хорошо… я иду, – согласилась Каховская. Она поднялась с дивана, левой рукой взяла шандал со свечой, в правой держала пистолет – и тронулась следом за призраком, невольно покоряясь явственному призыву. В саду ветер сразу задул свечу. Было жутковато во мраке ночного сада, но Каховская шла следом за белой фигурой женщины, которая время от времени мановением руки увлекала ее за собой в глубину садовой аллеи. Наконец привидение остановилось, словно указывая цель пути, и… тут же исчезло. Александра Федоровна оставила на этом месте шандал с погасшей свечой, вернулась в есиповский дом, легла и сразу очень крепко уснула. Конечно, юматовские крестьяне уже известились, что отчаянная барыня ночевала в доме Есипова, и, когда Каховская воспрянула ото сна, возле крыльца ее уже поджидал староста. – Антипыч, – повелела ему Каховская, – скликай всех юматовских мужиков и баб даже с детишками, пусть и священник с причтом своим ко мне явится немедленно. – А что случилось-то, хосподи? – Сама не знаю. Но распорядись взять лопаты… Большая толпа крестьян сопровождала ее вдоль того же пути, который она проделала ночью – следом за привидением. Детвора даже радовалась, мужики поглядывали с опаской, бабы чего-то пригорюнились, а старый попик часто восклицал: – Молитесь, православные! С нами сила небесная… Вот и этот шандал, оставленный ночью на земле. – Копайте здесь, – указала Каховская. Глубоко копать не пришлось. Людским взорам открылся полуистлевший скелет, козловые башмаки с бронзовыми застежками, нитка бус, обвивавшая ребра, уцелела нетленная русая коса. – Груня! – раздался вопль из толпы. Это узнала свою дочь старуха Мешкова – узнала по косе и по бусам, и тут все разом заговорили, что Груня-то Мешкова не бежала от актерской неволи, как не раз утверждал их барин, горюя, а вот же она… вот, вот, перед нами! Каховская не выдержала – разрыдалась. – Отец, – сказала она священнику, – вели собрать эти кости да погреби их по христианскому обряду, чтобы Груня более не блуждала по ночам, людей пугая, а я… я более не могу! Отдохнувшие за ночь лошади уже были впряжены в карету, кучер еще раз подтянул упряжь, расправил в руках вожжи. – Ну, барыня, так в Базяково едем? – спросил он. – Нет, – отвечала Каховская, кладя слева от себя французский роман, а справа заряженный пистолет. – Мой братец обождет. Разворачивай лошадей обратно… мы едем в Казань! Казанский дом П. В. Есипова располагался на углу Покровской улицы и Театральной площади (не знаю, как они сейчас называются). Лошади громко всхрапнули у подъезда, но никто из дома не выбежал, встречая, никто даже из окон не выглянул. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, где находились покои Есипова, Каховская – лицом к лицу – столкнулась со священником, который спускался вниз, неся “святые дары”. – Вы к нему? – многозначительно вопросил он женщину. – Так поспешите. Уже кончается. – Как? – обомлела Каховская. – А так… на все воля Господня. Александра Федоровна одним махом миновала последние ступени и, отодвинув врача, который не пускал ее далее, заявила: – Не мешайте мне. Он еще не все сказал. – Все сказал, все! – разом загалдели домашние лакеи. – Исповедь-то была, все сказал и уже отходит. – Прочь от дверей… я сама его исповедую! И, войдя, она двери за собой плотно затворила. Есипов лежал на смертном одре, но, кажется, нисколько не удивился появлению Каховской, вопрос его прозвучал вполне разумно и внятно: – Чем обязан вашему визиту, сударыня? Каховская решила не щадить умирающего. – Петр Василий, – сказала она, – ты сейчас предстанешь перед судией вышним, а потому говори правду… едино лишь правду желаю от тебя слышать. Скажи: ЗАЧЕМ ТЫ УБИЛ ГРУНЮ МЕШКОВУ? Глаза Есипова, уже померкшие, глядевшие чуть ли не с того света, вдруг яростно блеснули, и казалось, вылезут из орбит. – Кто, кто, кто сказал? Откуда сие стало известно? – захрипел он, силясь подняться с подушек на локтях. – Мне об этом сказала… она. – Кто? – Сама Груня… Старый театрал рухнул на подушки, и казалось, что умер. Но затем все тело Есипова содрогнулось в рыданиях. – Я думал унести свой грех в могилу, но ты… вы и Груня… Ладно! Пусть так. Скажу все… мне уже ничего не страшно! Есипов вдруг горячо заговорил о своей мучительной страсти к театру, разорившему его, он сознался, что Груня Мешкова, самая талантливая актриса на свете, была его последней усладой, он даже помышлял на старости лет жениться на ней. – Это был драгоценный перл моей сцены и адамант души моей. Ничего не жалел для нее! – выхрипывал из себя умирающий. – Я сапожки ей добрые справил, я бусами ее одарил, а она… Навзрыд плачущий, Есипов вдруг стал метаться, речь делалась бессвязной, но Каховская все же понимала его. Оказывается, кто-то из лакеев наушничал барину, что Груня неверна ему, собираясь бежать в Москву с одним из крепостных же актеров. В один из вечеров Есипову нашептали, что убедиться в измене он сам может – ночью у нее свидание с любовником в самом конце липовой аллеи. Есипов не стерпел, что крепостная актриса предпочла его, дворянина, крепостному же актеру, и действительно он в самом конце аллеи застал Груню Мешкову. – Я так любил ее, я так не хотел этого… – Разве она была не одна? – спросила Каховская. – Одна, – сознался Есипов. – Так что же? – Но я уже не мог слышать никаких ее оправданий. А потом… Умирающий замолк с открытыми глазами. Каховская напомнила: – Так что же потом? – Потом я своими же руками и закопал ее под клумбой в конце той же аллеи. Вот теперь знаете все. Прощайте… “Затем с ним началась предсмертная агония. Каховская вскричала людей, и Есипов на ее же руках и скончался…” А далее что-то непонятное случилось с самой Александрой Федоровной. Всегда энергичная и бодрая женщина, экспансивная в разговорах и поступках, она разом поникла, быстро состарилась, неожиданно ее разбил паралич. Глаза, прежде столь ясные и выразительные, потускнели… Именно такой застал ее Н. И. Мамаев, навещавший Каховскую с матушкой, и рассказ о встрече Каховской с ночным привидением он слышал из ее же уст. |