Онлайн книга «Через тернии - к звездам. Исторические миниатюры»
Пришли из царского дворца другие врачи, крутили Воейкова так и сяк, пытались прощупать палочку в его теле, но им это не удавалось. Гольтгойер твердил лишь одно: – Что скажет государь, если узнает об этом? Это же конец всему… Господа, да придумайте же наконец что-нибудь! На третий день хирурги сообща нашли выход: – Посылайте карету за Ильёй Буяльским… Буяльский прибыл. Лейб-хирурги, боясь ответственности, уклонились от ассистирования ему при сложной операции. – Генерал, – сказал Буяльский директору Лицея, – в таком случае прошу подержать мальчика лично вас… Проклятая указка не прощупывалась ни там, где она вошла в тело, ни там, где бы она должна торчать своим концом. – А если оставить так, как есть, – наивно предложил Гольтгойер, сам измучившись. – Ведь живут же солдаты с пулями в теле. – Э-э, генерал! Нашли что сравнивать… пулю с указкой! Тонкий серебряный щуп погрузился в тело ребенка. Буяльскому никак не удавалось прощупать обломленный кончик указки. Прошло уже более двадцати минут, а среди обнаженных скальпелем мускулов все еще не было видно палочки… Наконец он ее нащупал. – Вот она! Уже пронзила поясничный мускул… Обхватив ее конец щипцами, Буяльский (человек большой физической силы) извлек “инородное тело” на тридцать четвертой минуте после начала операции. – Теперь согни ногу, – сказал он. – Гнется? – Ага, – обрадовался Алеша Воейков. – Жить будешь долго, – попрощался с ним Буяльский. – Но генерал прав: прежде, чем садиться, посмотри, куда садишься… Эта опасная по тем временам операция вошла в историю русской хирургии, а путь в науку был для Буяльского совсем нелегким. Столичную медицину представляли в основном немцы. Это было нечто вроде замкнутой корпорации, в которую посторонние не допускались. “Пока я буду медицинским инспектором, – говорил лейб-медик Рюль, – ни один русский врач не получит практики в учреждениях столицы!” Но среди этих пришлых “светил” попадались и честные натуры, вроде нарвского уроженца Ивана Федоровича Буша; он и приметил Буяльского, когда тот еще учился на третьем курсе Медицинской академии. – А ты хорошо рисуешь, – сказал ему Буш. – Ранее мечтал быть художником или архитектором. – Молодец, – похвалил его Буш. – Между художеством карандаша и движением скальпеля есть много общего. Как это ни странно, но хирургия и живопись соприкасаются: их роднит знание анатомии. Буяльский стал посещать клинику Буша, который так привык к своему ученику, что вскоре доверил ему ведение операций. – Только не бери примера с хирургов, хвастающих, что успевают разрезать и зашить человека, пока не искурилась их сигара. – Паче того, Иван Федорович, – отвечал Буяльский, – пепел сигары иногда падает в рассеченную скальпелем полость… Завершилась война с Наполеоном, столичные госпитали были переполнены инвалидами, молодой ординатор Буяльский в 1815 году имел около четырехсот больных солдат, которых следовало поставить на ноги… Как-то в клинику поступил старик по фамилии Цалабан, крайне раздражительный, настаивавший, чтобы его оперировал непременно сам профессор Буш. – Это уже развалина, – говорил про него Буш. Но “развалина” оказалась настырной: – Режь меня… не бойся… сто рублев дам! Буш, оперируя, нечаянно поранил множество артерий. Кровотечение было так велико и так стремительно, что грозило смертью, и Цалабан впал в глубокий обморок… По причине крайней близорукости Буш близко наклонялся к ране, и кровь, словно из шприца, брызгала ему в лицо. Профессор отбросил скальпель: – Проклинаю себя за то, что взялся за этого старика. Илья, скорей накладывай лигатуры… Делай сам, как знаешь! Буяльский наложил на вены зажимы и спас человека. – Хорошо, – сказал Буш. – Тяни его из могилы дальше… Буяльский выходил Цалабана, который, оправясь, стал совать в руку Буша 100 рублей. Буш передал их Буяльскому: – Илья, вот твой гонорар… Держи! А ты, – сказал он Цалабану, – благодари не меня, а этого молодого человека: не будь Буяльского, и ты бы давно зажмурился… В это время жители Петербурга много страдали от аневризмов – закупорки сосудов. Современник пишет: “Лигатуры больших артерий считались тогда самыми важными операциями, и кто сделал одну из подобных – тот прославлялся на всю жизнь, будь он даже самый посредственный хирург”. Когда на поврежденную вену накладывали лигатуру, в анатомический театр собиралась масса зрителей, на почетных местах восседали генералы от медицины. В 1820 году как раз готовилось такое торжество: оператор А. Гибс обещал наложить лигатуру на ключичную артерию больного, а знаменитый Арендт вызвался быть ему ассистентом. Предварительно они оба как следует натренировались на трупах и были уверены в успехе операции. Собрались видные врачи Петербурга, пришел толстый и важный англичанин Якоб Лейтон, главный врач российского флота. Все расселись, предвкушая удивительное зрелище… Гибс начал операцию. До артерии так и не добрался, а кровь уже заливала пол, и Гибс выглядел растерянным. – Как быть? Идти мне с ножом еще глубже? – Идите глубже. Артерия где-то неподалеку… – Вот она! – воскликнул Гибс. – Держите ее, не выпускайте, – поучал его Арендт. Наложили лигатуру. Хотели зашивать. “А между тем, – пишет очевидец, – аневризма, причина всех хлопот, бьется по-прежнему”. В зале возникло беспокойство. Зрители привстали с мест. Арендт, явно струсив, хлопотал над больным, успокаивая собрание: – Обычная anomalia wasorum, какие часто случаются… Но тут честный Якоб Лейтон треснул в пол тростью: – Черт побери, почему я не вижу здесь Буяльского? Возникло замешательство. Буяльского не пригласили по той причине, что он… русский! А этот англичанин, чуждый интриг, стучал своей дубиной, гневно рыча: – Я еще раз спрашиваю – отчего нету Буяльского? Я же вижу, что вы зарезали человека и сами не знаете, что делать. Илья Васильевич жил недалеко, быстро приехал. Легонько, но решительно отстранил Гибса и Арендта. – Операторы искали subclavia, но, не найдя ее, разрезали ни в чем не повинную dorsalem scapulae… Сейчас исправлю! Буяльский завершил операцию. Лейтон взмахнул палкой: – Всех зову к себе… на обед! За пиршеством до тех пор пили за здоровье Гибса и Арендта, пока это не надоело флотскому Лейтону: – Я не для того позвал сюда, чтобы вы пили и ели за здоровье мясников… Ур-ра, господа, ура Буяльскому! Историк пишет: “Для Буяльского с этого времени закрылись все пути… ядовитая ненависть немцев преследовала его до гробовой доски”. Илья Васильевич был женат, имел дочерей и нуждался, когда открылась вакансия на место хирурга при Казанском университете. Жене он сказал: |