Онлайн книга «Фаворит. Том 1. Его императрица»
|
– Собирайся. Явлю начальству нашему… Ты к сроку приехал, парень: ныне корабли строят поспешно. На саночках в одну лошадку добрались до Адмиралтейства, которым управлял генерал-майор флота Голенищев-Кутузов-Средний. – А почему он средний-то? – спросил Прошка. – Чтобы не путать: три брата, все Иваны, все в одном чине, и все на флоте служат… Подтяни сопли, не шмыгай носом! Удивительно, что большой начальник принял мальчишку сразу, выведал знание терминологии, потом (как бы для дела) спросил: какое дерево кладется в кницах между бортом и палубами? – Свиль, – сказал Прошка, дивясь простоте вопроса. – Свиль так свиль, – согласился генерал-майор. – Годок потрудись топором у нас, потом я тебя, может быть, и на верфи Глазго отправлю ради опыта нужного. Из каких людей происходишь ты? – Сын крестьянский, из людей поморских. – Нелегко тебе будет, сын крестьянский, наверх карабкаться. Круты наши трапы корабельные, ох круты как… Что ж, напрасно обижать не станем. Будешь хорош – и мы к тебе хороши будем… Прошка был записан в первый чин «обученного тиммермана» (так звались плотники флотские, могущие чертежи читать, с рейсфедером работать, набор корабельный знающие). Вечерами в работницких мазанках полыхали печурки, в котлах бурлила каша со шкварками, от онучей и валенок отсыревших тяжко парило. Приладив сбоку от себя лучину, Прошка отписывал на родину: «Дражайший дядечка и мастер! Скучаю без лица вашего, охота речей умных послушать. А живу я безо всякой прибыли, но зато успешно, возле кораблей воинских. Питер – городок немалый и похож на Соломбалу, – товары тут дорогие, без пятачка и не думай напитаться. Вспоминаю почасту шаньги с морошкою и кота вашего помню. Когда в чины высокие выйду, я тоже котом обзаведусь, и станем мы с ним по вечерам пить чай с сахарком кенарским…» Прошка был послушным, но бить себя не давал: – Я ведь из поморов – сам драться умею! * * * Однажды после работы майор Катасонов дал ему книжку французского аббата Госта об искусстве морских эволюций: – Тебе ее читать ни к чему! Сбегай на тринадцатую линию, сыщешь дом покойного келлермейстера Ушакова, отдай книгу с поклоном благодарственным камер-фурьеру Рубановскому… Келлермейстер Ушаков, ведавший при Елизавете винными погребами, давно умер, а вдова его вышла за Рубановского, и, по всему видать, у них винные запасы имелись, потому что на столе открыто стояли мушкатели, тенерифы и венгерское. Возле бутылок пристроился капрал Морского кадетского корпуса. – Садись, – сказал он. – Выпей. Был он парень крепкий, скуластый, кулаки здоровые. Такой даст – не сразу встанешь. Назвался же Федором Ушаковым, потом явился еще гардемарин – этот был Санькою Ушаковым. – Сколько ж тут вас Ушаковых? – дивился Прошка. – Сейчас третий придет – тоже Федька… Спросили они Прошку – откуда он взялся? – А я сирота… плотник… из Архангельска. – Много жалоб на вас, на сироток эдаких. – Это кому ж мы так насолили? – Флоту российскому, ядрен ваш лапоть, – отвечал капрал Ушаков. – Корабли гоните, скороделы, из лесу непросохшего. Прошка разъяснил, что Соломбала хотя и очень приятна, но все-таки еще не Гавана: погода сыренькая, солнышка маловато, одно бревно сохнет, рядом с ним десять других червяки жрут. – Гробы плавающие, – ругнулся Федор Ушаков, закусывая тенериф редькою. – Топить бы всех с топорами на шеях… Эвон, сказывали мне, у султана турецкого флот превосходный. – Так им французы тулонские мастерят… Залаяла шавка. Прямо из сеней, промерзшие, заявились еще двое – Федор Ушаков и Александр Радищев. Прошке выпало подле Радищева сидеть. – Мундир-то у тебя какой службы будет? – Я паж ея императорского величества. – И царицу нашу видывал, значит? – Вчера только с дежурства придворного. Поморскому сыну было это в диковинку: – Ну, и какова у нас царица-то? – Обходительная, – ответил Радищев. – А что ест-то она? Что пьет? – Да все ест и все пьет… не ангел же! – Эй, Настя! – гаркнули Ушаковы. – Тащи огурцов нам. Из темных сеней шагнула девка красоты небывалой. Без смущения, даже с вызовом, оглядела молодежь и заметила Прошку: – Господи, никак, еще новый кто-то у нас? – Сирота, – указал на него капрал вилкою. – И я сиротинка горькая, – ответила краса-девица. Пажи ее величества обрадовались, крича хором: – Так вас обоих сразу под венец и отволокем. – А кто он? – спросила Настя. – Плотник. – Фу, – отвечала девка. – На што мне его? Федор Ушаков (не паж – моряк) хохотал пуще всех: – Ой, глупа девка! Так не сундуки же он мастерит. Плотник-то корабельный. Ему ж фортуна посвечивает – в офицеры! Глядишь, и полвека не пройдет, как он в майоры выберется. Настя удалилась в темноту сеней, а мушкатель еще быстрее стал убывать под соленые огурчики. – Вкусное вино. – похвалил Радищев. – Чего ж в нем хорошего? – фыркнул Прошка. – Из погребов покойной Елизаветы, сама пила. – Да в Лиссабоне такое вино нищий пить не станет. – Ври, ври… – заметил Федор Ушаков (паж). – …да не завирайся, – добавил Федор Ушаков (капрал). Прошка к нему лицом обернулся: – Да ты сам-то плавал ли где, кадет? – Уже до Ревеля и Гогланда бегал. – Недалече! Мог бы и помолчать в гальюне, когда на камбузе умные люди «янки-хаш» делают. Меня-то бес куда не носил только. И потому говорю без вранья, что ваш мушкатель – дрянь… – Наш плотник уже пьян, – решили пажи. Прошка всерьез обиделся: – Плотник, плотник… Что вы меня топором-то моим попрекаете? Так я в стружках с опилками не заваляюсь. Вижу, что никто здесь не верит мне. Тогда слушайте – я спою вам. Спою по-англицки. Наш клипер взлетал на крутую волну, А мачты его протыкали луну. Эй, блоу, бойз-блоу, бойз-блоу. На клотик подняли зажженный фонарь: Спасите! Мы съели последний сухарь. Эй, блоу, бойз-блоу, бойз-блоу. В твиндеках воды по колено у нас. Молитесь! Приходит последний наш час. Эй, блоу, бойз-блоу, бойз-блоу… – Этот парень не врет, – сказал Федор Ушаков. |