Онлайн книга «Барбаросса»
|
На траках танков Манштейна еще хранилась пыль дорог всей Европы, а он вдруг заговорил, что они… застряли. – Чем объясните свою оперативную паузу? – Даже размерами наших гусениц, – объяснил Манштейн. – Если вы из Цоссена завтра дадите сигнал двинуть мои ролики на Ленинград, мы выйдем к курортам Луги и Вырицы уже с забитыми пылью фильтрами и лопнувшими траками… Не только у нас, но даже у техники сдают нервы и лопаются перепонки! Беседуя, они шли от полевого аэродрома по заливным лугам, незаметно для себя собрали громадный букет ромашек. В безвестной деревеньке на берегу тихой речки Манштейн занимал избу – с печкой и полатями; барон Альфред Кутченбах, с интересом оглядываясь, уселся на лавке под киотом, и строгие русские боги сурово взирали на загадочных пришельцев. В углу же горницы стоял ящик, из которого торчали горлышки водочных четвертинок. Манштейн хвалил русских за их сообразительность: – Чертовски удобную придумали они расфасовку! Этот ящик достался нам в качестве трофея из одной сельской лавки. Больше там ничего не было. Только учебники, какие-то книжки, паршивые «фотокоры» на треногах и пачки соли, пропахшей керосином. Манштейн сообщил: тяжелые русские танки КВ, истратив боезапас, идут прямо на таран и тогда (если не взрываются при ударе) оставляют от немецких роликов груды искореженного металла. Паулюс в ответ рассказал Манштейну, что с Т-34 не справляется даже противотанковая артиллерия – лучшая в мире. – Шкуру этих зверей пробивает только швейцарская зенитка калибром «восемь-восемь». Это даже немыслимо, – говорил Паулюс, – если небесная артиллерия станет опускать стволы к самой земле, выступая в несвойственном ей амплуа. Манштейн занимался устройством букета: – На этих «восемь-восемь» пока и держимся… Появились хлеб с зельцем, копченая колбаса. Манштейн сказал, что в недавнем бою пленен русский подполковник; он решил не передавать его в СД или СС: – Потому что это старый, еще царский офицер. Я держу его при себе – под охраной в бане на огороде. Он предельно откровенен, и мы иногда с ним дискутируем. – Любопытно. Пригласите его, – сказал Паулюс… Появился пленный (заспанный). Седоватый ежик волос. Широкое лицо. Грубые руки. В петлицах гимнастерки – три шпалы. Пожалуй, никто, кроме Кутченбаха, не заметил, что он припадает на одну ногу. Увидев зондерфюрера войск СС, сидящего под иконой «Утоли моя печали», русский сказал: – Ага! Вот этот тип и станет мордовать меня? Кутченбах засмеялся, отвечая ему по-русски: – Не бойтесь. Я не по этой части. Переводчик. – Значит, в эмиграции нашего языка не забыли? – Я не русский, а немец. Садитесь, пожалуйста. Манштейн привычно запустил руку в магазинную тару и вытянул на стол четыре бутылочки – каждому по штуке. – Никак не научусь открывать без штопора. – Невелика мудрость, – сказал пленный, ударом ладони вышибая пробки, так что водка плеснулась за печку. На его груди одиноко светилась медаль «XX лет в РККА», и Паулюс с некоторым удивлением заметил: – Не слишком-то щедро вас награждает Сталин. Подполковник оглядел Паулюса с ног до головы: – Да, Гитлер щедрее… Но вы и воюете больше нашего. А у нас – что? Конфликт на КВЖД, конфликт на озере Хасан, конфликт на Халхин-Голе, конфликт на Карельском перешейке… Войн нет – одни конфликты: а с них, сами понимаете, воевать не научишься и орденов не нахватаешься. Кутченбах долго изучал водочную этикетку. – Цена три марки и пятнадцать пфеннигов… Дорого! – А вам-то, – ответил пленный, – не все ли равно, что дешево, что дорого? Вы же за нашу водку не платили. – Думаю, – ответил зондерфюрер, – приди вы в Берлин, вы бы тоже не стали выбивать в кассе чеки за хальблиттер. На это подполковник сказал ему: – До Берлина-то нам еще топать и топать… Кутченбах перевел, и все дружно захохотали. – Ваш чин в царской армии? – спросил Паулюс. – Штабс-капитан. Честь имею. – Образование? – Начал солдатом. В четырнадцатом. Три «георгия». Школа подпрапорщиков. Снова фронт. И стал штабс-капитаном. А Военную академию имени Фрунзе закончил лишь в тридцать четвертом году… уже при Сталине. – Я понимаю, – кивнул Кутченбах, – большевики после революции принудили вас к служению в своей армии. – Я вступил добровольно. Потому что вы наседали на нас. А мне обидно. Как же? С четырнадцатого в окопах мурыжился, и вдруг… вы в Крыму! Вы в Пскове! – Кстати, как и сейчас, – заметил Манштейн, протягивая пленному кусок колбасы, наколотый на вилку. – Скажите, пожалуйста, – допытывался Паулюс, – почему вы при царе хорошо воевали, а сейчас отступаете? Наверное, вы, русские, не любите этого азиата Сталина? – На это я могу вам ответить, что немцы при кайзере воевали тоже намного лучше, нежели сейчас при Гитлере. Дело не в Сталине! У меня нет никаких симпатий к этому человеку, но в свою последнюю атаку я поднимал людей с его грозным именем… Будь там Сталин или не Сталин, наши цели в этой войне четко определились: выгнать всех вас… обратно! И чтоб вы, немцы, даже забыли, по какой дороге ехали сюда ваши танки. Ни Манштейн, ни Паулюс не обиделись, спрашивая: – А вы разве сами не видите, что уже разгромлены? – Не вижу! У нас Мамай был… триста лет на шее сидел, и то – спихнули. А с Гитлером мы скорее разберемся. Еще год, от силы два, и ваши ролики повернут обратно. Пленный поднялся, и тут Кутченбах крикнул ему: – Стоп, моторы! Ну-ка, снимайте правый сапог… Подполковник прятал в сапоге ордена Ленина и Красного Знамени. Паулюс шутя приложил их к своей груди: – А это у вас за что? Тоже за… конфликты? Русский офицер разом опустошил всю четвертинку: – А ну вас всех… Чем с вами водку тут пить, так лучше отправьте меня за колючую проволоку, как всех. Там мне, знаю, будет хуже, чем в баньке. Но зато… лучше. – Барон, – обратился Манштейн к Кутченбаху, – доставьте офицера в СД, и пусть ему устроят «шарф-фернемунг»… В тайной полиции так назывался «энергичный допрос». Вскоре Манштейн покатил свои ролики к Ленинграду. Сталин отстранил Ворошилова от командования, ибо «железный нарком» вносил в дела только путаницу, а оборону Ленинграда доверил Георгию Константиновичу Жукову. Мы отступали… * * * Страшно! Страшно, если в первый же день войны немцы уничтожили 1 200 наших самолетов, так и не успевших взлететь в небо, их разбили в куски на аэродромах – бомбами, их перекорежили гусеницами танков. Не хватало даже винтовок! Ополченцы шли на фронт без оружия, подбирая винтовки убитых. На фронт слали пополнения с учебными винтовками, из которых можно стрелять сколько угодно – все равно никого не убьешь, только глаза себе выжжешь. Генерал-лейтенант Н. К. Поппель вспоминал: «Сейчас даже странно объяснить этот винтовочный голод. А все объяснялось просто: огромные ружейные склады находились близ самой границы» (там они и остались), – за это можно благодарить Мехлиса: удружил нам Лев Захарович! |