Онлайн книга «Баязет»
|
Против него сидел в дым пьяный фельдшер Ненюков, а капитан очень вежливо просил его: — Иди, дорогой, иди отсюда. Ко мне люди заходят, а ты здесь в таком виде… Нехорошо ведь! Выставив пьяного за дверь, доктор сказал: — Видели? Вот ординатор Китаевский да он, фельдшер, и все: лишь трое нас, хоть разорвись… А золотые руки, — продолжал Сивицкий о Ненюкове, — с какой легкостью накладывает турникеты и даже делает легкие операции! Пули извлекает, как семечки щелкает. Но… пьет! Однако похвальная черта в алкоголике: может намертво оборвать крепчайший запой, если требуется помощь в госпитале. С дальновидным умыслом Карабанов утешил доктора. — Да, — сказал он, — я слышал, что вам должны еще прислать госпожу Хвощинскую… Что же она не едет? — Прикатит, — пообещал Сивицкий. — Только что мне толку-то с бабы? С бабы да еще с барыни? .. Кстати: хотите, покажу вам прелюбопытный документ. Что ответил мне Исмаил-хан о санитарном состоянии милицейских казарм? .. Карабанов прочел: Санитарных условий не имеется, а каждого заболевшего обещаю отослать в лазарет, чтобы он мог помереть на законном основании. Вчера один ни на что не жаловался, лег у мангала и скончался путем сна. Диагноз — труп. В конце рапорта вместо подписи стоял мухур — фамильная печать, в овале которой было оттиснуто по-арабски и по-русски: «Да текут дни по желанию моему! » — Скажите, доктор, — даже не улыбнулся Карабанов, — можете ли вы своей властью врача засвидетельствовать идиотизм Исмаилхана, чтобы отставить его от службы? — Это не так просто, мой милый поручик! — Что же будет? — спросил Карабанов. — А будет то, что Исмаил-хан станет полковником, а потом генералом. — Вы оптимист, доктор! — Привык-с… Покончив с делами в городе, поручик вернулся на Зангезур. Ватнин писал письмо «до дому», поскрипывая перышком, как прилежный школьник. — Ну, что? — спросил есаул. — Да ничего. Жарко вот… Карабанов прилег на кошму. Решил все эти дни, перед началом рекогносцировки, как можно больше спать. Однако сон не приходил. Взял поручик гитару, лениво щипнул жидкие струны. — Я тебе не мешаю, есаул? — Дык играй, играй… Под музыку-то бойчее перо бежит. Ты не знаешь, как слово «откель» пишется? — Знаю. — Как? — Откуда! .. — Оно, конешно, — завздыхал Ватнин. — Образованность. Намто и невдомек бывает, что к чему… Значит, так и писать? — Пиши, есаул. Не ошибешься! .. Карабанов отшвырнул гитару. — Дочке пишешь? — спросил. — Дочке, — ответил сотник. — Выдрать бы ее надобно, да… где взять-то ее? Далече… Ох-хо-хо, — снова завздыхал есаул. — Малые детки — малые бедки, большие детки — большие бедки… Закончив писать, Ватнин сказал уверенно: — Девка хорошая. А постращать надо. Карабанов достал папиросницу: — Давай-ка сотник: па… — …трон! — согласился Ватнин перекурить. Потом есаул сказал поручику: — Ноги сходить бы вымыть. Да лень вроде… Вбежал казак: — Ваши добродья, эвон… турки или курды, сука их разберет: Скачут сюды… Сейчас баранту хотели с горы угнать, да мы отстояли! Вдоль нежно-зеленого отрога, верстах в двух от лагеря скакали всадники. Их было немного — сотня или полторы, но они удивили Карабанова живостью и проворством своих лошадей. Вот противник разделился, распался на два крыла. Впереди скакали отборные горцы-наездники — лезгинские и чеченские князья со своими телохранителями-узденями. Изменники, удравшие к султану из России, держали при себе мулл — это было видно по их одеянию. — Ги… ги… ги! — кричали казаки, заскакивая в седла, и понеслись наперерез быстрым марш-маршем. Карабанова охватил восторг; никнут под копытом высокие травы, ветер раздувает и относит назад полы сюртука, подбитого легким шелком… Вот фланкеры опрокинули пики, привстали в седлах. Ватнин врезался с казаками в гущу вражьей своры и уже напоил свою шашку кровью. — Назар-паша! — кричат муллы, как бы отзывая Ватнина в сторону; но есаул, не отвлекаясь, перехватил на разлете фланкеров и направил казаков в обхват… — Мой! — решил Карабанов, когда увидел, что прямо на него скачет одинокий всадник в богатом одеянии и, еще издали улыбаясь поручику, спокойно разминает руку перед схваткой… — Эй, казак! — позвал его князь. — Ты вот так умеешь? Карабанов не успел опомниться, как мимо него, скользнув по лею колена, сабля врага обрубила повод: править Лордом уже нельзя. — А вот так умеешь? — снова расхохотался князь, и выстрел грянул в упор, откуда-то из-под локтя врага: пуля сплющила пуговицу и, обессилев, резанула вдоль груди, распоров сюртук поручика. — Ну, что, гяур? — спросил черкес, подъезжая ближе. — Сейчас помирать будешь? Лорд, повинуясь инстинкту драчливости, рванул седока прямо на вражьего всадника, грудью ударил его кобылу, и она с ржаньем присела задом к земле. — Лошадь-то у тебя богатая! — заметил черкес, и две сабли скрестились… Скрестились… Карабанов встретил первый удар и сразу понял, что вот сейчас его убьют. Это дикарь: он его просто раскромсает. Клинок врага слоил и резал воздух над головой. Черкес играл своей саблей, как жонглер: сплошная яркая дуга звенела над поручиком, и Андрей едва успевал вскинуть шашкой, как она снова отлетала далеко в сторону, отбитая, отбитая и еще раз отбитая. Тот курд, которого он убил на Араксе, — сущий ребенок перед этим противником, тогда была лишь игра, а сейчас — битва! — Ты хуже женщины, — смеялся черкес. — Зачем, дурак, не бежал? .. Зачем дальше ехал? .. Карабанов жаждал лишь мгновения передышки. Чтобы оправиться от натиска врага. Чтобы самому нанести ответный удар. Но его шашка снова — в который раз — отлетала напрочь, опять отбитая, отбитая и еще раз отбитая… «Хотя бы один удар. Полжизни за удар». Но кольцо стали, сверкающей над ним, разрасталось все шире и шире, и поручик, не видя исхода, уже прощаясь с жизнью, крикнул: — Да обожди ты! — Что? — спросил черкес, отведя руку. — А ничего, — ответил Андрей. Вся ярость, вся горечь поражения сошлись в клинке, и поручик послал клинок вперед. Папаха на голове врага вдруг распахнулась, словно раскрыли большую мошну: жаром и нехорошим духом швырнуло Андрею прямо в лицо… |