Онлайн книга «Баязет»
|
Легкой рысью домахали до конвоя. Четверо верховых охраняли коляску, на крыше которой лежали баулы и корзинки. Встретили казаки незнакомого офицера молча, безо всякого интереса. Карабанов с трудом выбрался из седла, подошел к коляске, и тут силы уже совсем покинули его: он вяло опустился на землю, со стоном выдавил сквозь зубы: — Растрясло меня, братцы! Дверца коляски над ним широко распахнулась, и он услышал голос: — Что случилось, казаки? И кто это здесь? Тогда Карабанов поднял лицо кверху, тихо ответил: — Аглая, не бойся… Это — я… Подошли казаки и, грубо похватав поручика за руки и за ноги, просунули его внутрь коляски — прямо в теплоту ее дыхания, в знакомый аромат ее духов. Прямо — к ней. И, разбитый до мозга костей от бешеной скачки, уже не в силах осознать своего счастья, Карабанов упал на высокие подушки и повторил: — Это — я… Не сердись: это опять — я… — Зачем вы это сделали? — вдруг строго спросила женщина. — Я не скрою, что рада вас видеть, но… Два года, по-моему, — срок не малый, и пора бы вам, Андрей, забыть меня и не делать больше глупостей. С гневной обидой Карабанов пылко ответил: — Чтобы только увидеть вас, я загнал лошадь, которой нет цены. Как вы можете? .. И если вам мало одного моего безумства, я могу совершить второе: выйти из коляски и следовать до Игдыра пешком! Хвощинская с грустью улыбнулась. — Узнаю вас, — ответила она. — Узнаю, увы и ах, прежнего… Но только второе безумство, Андрей, пусть по праву принадлежит мне: я не выпущу вас из дормеза… Карабанов посмотрел ей в лицо: оно и смеялось, оно и печалилось с ним вместе — почти одновременно. И та же вздернутая, как бы в удивлении, жиденькая бровка над карим глазом, и та же крупная родинка на левой щеке, и тот же завиток золотистых волос, который он поцелует, если… захочет. — Ну, довольно! .. Хвощинская ударила его перчаткой по острому колену, обшитому леем, и повторила: — Ну, довольно… Глупый. Ах, какой же вы неисправимо глупый! И неожиданный в моей судьбе, как всегда. Вот уж что правда, так это правда! .. Коляску трясло, керосиновый фонарь, привешенный в углу, мотался из стороны в сторону. — Что забросило вас сюда, на край отечества? — спросил Андрей, понемногу успокаиваясь. — Сейчас еду к мужу. — Он просил вас об этом? — О нет! Еду по доброй воле. Через Красный Крест. Харьков я оставила навсегда. Мне было там скучно… Вот еду — к мужу. — Вы настолько любите его? — подозрительно и мрачно осведомился он. — Грешно говорить, но пожалуй… — Нет, — досказал за нее Карабанов и весь радостно просиял, блеснув зубами. — А вы не смейтесь, Андрей, — заметила она с нежным упреком. — Я ведь его жена… — А я вам писал. Мне было очень горько знать, Аглая, что вы принадлежите другому… Почему же вы даже не отвечали мне? — Муж советовал не делать этого. — И вы… послушались? — Да. Он достоин того, чтобы прислушиваться к его юв.там… Карабанов отодвинул шторку окна. Светало. За мутным стеклом бежали лесистые увалы, вдалеке пробуждались горы. Рядом с каретой, держа пики у седел, скакали неутомимые казаки, вглядываясь в синеватую мглу. — Я понимаю, — сказал поручик, подумав. — Но только… Ведь не я один был виноват в нашей разлуке. Она усмехнулась: — Я очень изменилась за эти два года. Не подумайте, Андрей, что я осталась прежней. И сейчас я бы уже не позволила вам так обманывать меня, пользуясь моей наивностью и неопытностью! — Не надо об этом, — попросил Карабанов, — Я вас любил. Я действительно любил вас… Ответ ее был прост и печален: — Я вас тоже любила, Андрей, но вы такой человек, что на вас трудно положиться. — А на него, на вашего мужа, можно? — О да! — Он молод, как и я? — Совсем нет. Что вы! — Он в больших чинах или, может, красив? Слабо загораживаясь руками, Аглая сказала: — Не надо… прошу вас… — Тогда он, наверное, богат? — настойчиво выклянчивал Карабанов, мучаясь сам и мучая женщину. — Умоляю — не надо. Зачем это вам? — Хорошо. Я не буду… Помолчали. — Чей это мундир на вас? — спросила Аглая, круто переводя разговор на иную тему. — Вы знаете, что я не ношу вещей с чужого плеча, — резко ответил поручик. — Это мой мундир. — Вот как? Но я вас никогда не видела таким, — искренне удивилась Хвощинская. — Кто же вы теперь? Карабанов куснул губу, отвернулся: — Намного ниже того, кем был. И смею думать, что стал от этого намного лучше… Имею честь представиться, — и он играючи присел рядом с ней. — Казачий поручик второй сотни Уманского полка. Можете пренебрегать мной: ни серебряных труб, перевитых георгиевскими лентами, ни славных знамен — ничего нету. И все — впереди! — Воображаю, как это интересно, — улыбнулась Аглая и, поправив складки ротонды, слегка отодвинулась. — Еще бы не интересно, — хмыкнул поручик. — «Скребницей чистил он коня» и ел сальные свечи, заедая их пьемонтскими трюфелями. Вас это устраивает? — А я привыкла видеть вас другим… — Каким же? — с живостью переспросил Карабанов. — Ну как же! .. Флигель-адъютант его величества, блистательный кавалергард лейб-гвардии… Такая карьера, такой блеск! Ох-х! .. Лицо поручика слегка помрачнело: — Все это кончилось для меня, Аглая. Как-нибудь, не сейчас только, расскажу обо всем… Что-то тихо застучало по верху коляски. «Кажется, дождь», — подумал Андрей и осторожно взял руку женщины в свою. — Вы… рады? — спросил он. — Да, — не сразу отозвалась Аглая шепотом. — А вы помните? .. — Что? — Тот день. — И тогда шел дождь, — вспомнила она с грустью, — вы торопились с манежа, не успев переменить мундир, и от вас так же, как и сейчас, пахло лошадьми… Все как сейчас, только нету дождя! — Неправда, есть! — воскликнул Карабанов и откинул края оконной шторки: в треснутое стекло часто бились мелкие капли дождя. — Все как сейчас… — Я была просто безбожно глупа. Вы меня обворожили… И не надо об этом, — попросила его Хвощинская, сухо щелкнув на запястье кнопкой перчатки. — Не надо, милый. Ведь мы уже далеко не дети. |