Онлайн книга «Баязет»
|
А в итоге была просто жизнь! ., И тут ему стало страшно. Такого страха еще никогда не испытывал. Тряслась спина, вдруг лязгнули зубы и мелко забилась каждая кость. Казалось, ребро за ребро задевает… — Дрожишь, проклятый скелет? — сказал Карабанов выдергивая шашку из ножен. — Погоди, ты затрясешься еще не так, когда узнаешь, куда я тебя сейчас поведу! .. Одним дыханием ахнули люди. Гикнули, свистнули. Под дружным ударом копыт вздрогтла земля. Пыль присела, словно в ужасе. Вытянулись в полете диковатые казацкие кони. И по камням — цок-цок-цок! И по солончакам — том-топ-топ! И по траве — шух-шух-шух! — Руби их в песи, круши в хузары! — Это кричит Ватнин (его сотня идет справа). А впереди, ошалело вскидываясь, жеребец поручика: глаза как два яблока, морда в бешеной розовой пене, и копыта саженями отхватывают землю: одна, две, три… «Сколько их там еще будет? ..» Хороший жеребец и шашка острая — спасибо Дениске, хорошо наточил. — А-а-а-а-а-а-а! — настигало поручика. Уже не страшно. Смерть так смерть. Судьба! Как говорил Некрасов? — «Наплюем судьбе в ее длинную противную бороду». Все ближе, ближе, ближе… — Бери на пики, ребята! — крикнул Карабанов. Цок-цок-цок… Топ-топ-топ… Шух-шух-шух… Вот сейчас сшибутся, закружат в горьких полынных запахах и топот коней сгинет в ненастье полыхающей кровью стали. Карабанов закрыл глаза. Открыл. — Вон того, — решил сразу, — рыжего… Сшиблись! Коротко всхрапнул Лорд, скрестились два лезвия. Только — вжиг, вжиг, хрясть — и присел рыжий курд в седле, косо хлестнула кровь. — Алла! .. Алла! .. — Бей их, станишные! .. — Суворовские, не выдавай! .. — Ля-иллаха-илля-аллаху! .. — Крести их накрест! .. — Вздымай яво! .. — Куды, стерво? Лежи… — Замолчь, курва! .. — Дениска, вжарь эфтому! .. Дело привычное, дело лихое. Рубились отцы их, рубились деды. Еще прадеды хвастались с печки о былых с басурманами сечах. — Руби их! — слышался голос Ватнина, и Карабанов, уже не человек, а комок, почти сгусток силы и нервов, знал только одно: .. .влево — вправо… …раз — два… .. .снизу — сверху… …в песи — в хузары… Лязг и стон висел над ордою. Вместо турецкой рожи — один сплошной рот, кричащий от боли. Все смешалось в этой свалке. Какие-то зубы, чьи-то рваные спины, где-то сейчас Баязет, при чем тут Аглая, почему я Карабанов, если повсюду — одно. — А-а-а-а-а-а-а! .. И — звон. И — кровь. И — все… Но вот ударило что-то сбоку, и это была уже его кровь. Кровь его матери, кровь его отца. Карабановская кровь. Билась она толчками у левого плеча. Вот тогда глянул вокруг поручик и понял, что не уйти. Мелькали, как в дыму, разъяренные курды, крестя перед собой ятаганами воздух. — Дениска! .. Дениска… sauvez-nous la vie! ., — молил Карабанов о помощи, отбивая удары, и уже не ощущал того, что кричит по-французски. И тут горячка схлынула. Он понял, что один. И тот, конопатый, гвозди пропил и будет жить. И завтра кобылу свою пропьет. И не умрет. А он вот его избил, и сотня отвернулась, и никто не придет на помощь. И это уже конец, это уже — смерть… «Люди, люди, почему вы меня забыли? .. Люди, хорошо ли вам без меня? .. Люди, я хочу быть с вами… Люди, покажите мне дорогу к себе… Люди, сжальтесь надо мною! ..» И тот, конопатый Егорыч, что пропил ящик гвоздей для подковки, — он пришел, проломился, а за ним другие, и, разбросав шашками ятаганы, они избавили его от верной и лютой смерти! .. Турецкая орда до поры была остановлена. Чего это стоило уманцам и хоперцам, знают только сухие ветры, что по ночам сползают с гор в голубые долины; помнят пустынные орлы, клевавшие светлые русские очи, да еще долго-долго, до гробовой доски, не забудут их матери с Дону, Кубани да Терека… Пехота уже подходила к переправе. Хвощинский правильно рассчитал казацкую ярость — ее хватило с избытком, чтобы прикрыть отступление солдат. Оторвавшись от курдов, всадники на рысях возвращались обратно; колонны скорым шагом стягивались у реки. Здесь готовилось перестроение. Уже стоя по пояс в воде, Хвощинский грозными окриками наводил порядок: — Эриванцы, отойти правее… В колонну! .. Оружие на плечо! .. Подтяните раненых! .. Раненых вперед! .. Кто там лезет скопом? .. Евдокимов, следите за строем! И юнкер Евдокимов поначалу не мог понять — зачем это нужно полковнику. Но если бы он лучше знал историю русских войн, то он бы, наверное, вспомнил, что говорил Кутузов-Смоленский: «Каре — против мусульман! — завещал полководец потомкам. — Но при перевесе врага каре должно соединяться в колонны… И солдаты Баязета выходили на другой берег, словно умытые живою водой: стройными колоннами, рота к роте. Хвощинский пропускал мимо себя солдат, покрикивал: — Веселей, ребятки! .. Не замочи сумки… Береги патроны… Оглядись каждый… Не так уж и весело… Но не так уж и страшно! .. И вдруг упал, всплеснул руками. По воде быстро расплывалось красное пятно, тонкой струей убегая по течению. Полковника подхватили, вытянули на берег. Санитары раздвинули перед ним носилки, запахнули его войлочною кошмой. — Я, кажется, ранен… да? — спросил Хвощинский и, выдавив первый стон через желтые зубы, он цепко скрючил руки на животе. 7 Когда казаки присоединились к колонне, Хвощинский уже лежал на носилках; зажимая ладонью рану в самом низу живота, он плыл над головами людей и командовал: — Выше! .. Выше, черт возьми, поднимите меня… Не бойтесь! Я должен все видеть! .. Карабанов и Ватнин, устало покачиваясь в седлах, подъехали к нему, молча остановились. — Я всегда знал, — произнес полковник, пересиливая страшную боль, — да, знал и верил, что на вас можно положиться. А вы, Карабанов, ранены? Андрей шевельнул тяжело повисшей рукой, с концов пальцев стекали по голенищу сапога темные капли крови. — Что прикажете далее? — спросил поручик, глядя прямо перед собой. — Моя сотня сделает все! Боль повалила Хвощинского на носилки, острые колени его вздернулись кверху. Он, уже одним взглядом, подозвал к себе сотников поближе, сказал прерывисто: |