Онлайн книга «Богатство»
|
— Что вы намерены предпринять? — Ясно одно: японцев на Камчатке стерпеть нельзя. — Так-так, — сказал Жабин… В разрезе рубахи на груди гидрографа Соломин разглядел моряцкую татуировку, в окружении якорей и голых русалок красовались слова: «Боже, храни моряка!» Опираясь на костыль, прапорщик в волнении пересек каюту по диагонали. — На Руси всегда так, что клин клином вышибают. Японцы десант выбросили, знать, и нам десантировать надобно. Это очень хорошо, что урядника на Мильково отправили. Мишка Сотенный — парень деловой, а мильковская дружина может идти прямо на Явино. — Там же бездорожье, — напомнил Соломин. — Ерунда, здесь к этому привыкли, и покажи им дорогу, так они еще удивляться станут. А вот из Петропавловска надобно срочно двигать ополченцев морем — тоже к Явину! — Как же вы мимо Шумшу через пролив проскочите? На мысе Кукотан, если верить слухам, выставлены пушки. — Пусть это вас не тревожит, — ответил Жабин. — Я ведь все-таки старый гидрограф, не одну собаку съел на этом деле. Выждем негодной погодишки, чтобы проливы заволокло туманцем, и проскочим в море Охотское, как рыбки! — Тогда, — спохватился Соломин, — если уж вы попадете в Охотское море, то, высадив десант возле Явина, сможете плыть и далее — до самой Гижиги? — Конечно! — охотно согласился Жабин. Соломин торопливо загибал пальцы: — Я могу отпустить на Гижигу сколько угодно муки, дам несколько бочек масла… плиточный чай, табак, порох… — С грузом-то еще лучше идти — не так болтает. Охотское море безбалластных коробок не терпит — бьет их так, что даже гвозди из бортов выскакивают, словно пули. — Вы меня так выручили. — Соломин расцеловал прапорщика. — А вам разве не страшно? — спросил он его. — На то и море существует, — отвечал Жабин, — чтобы сидящие на берегу его боялись. Готовьте десант, свозите товары. Страшно будет потом! Когда война закончится… Радостный, Андрей Петрович вернулся в канцелярию, и здесь Блинов вручил ему японскую прокламацию: — Вот какие открыточки получать стали… Ямагато призывал население Камчатки присягнуть на верность японскому микадо, за что сулил всяческие блага. Но закончил свой призыв словами, очень схожими с надписью на той доске, которую он водрузил в деревне Явино: «Этот земля принадлежит японский империю кто эта не признает убит». — Откуда афишка? — озабоченно спросил Соломин. Блинов пояснил, что недавно прискакал гонец: — Из деревни Голыгино, вот и привез. Голыгино — старинная животноводческая деревня, лежавшая чуть севернее Явина. По карте было видно, как японская оккупация расползалась по югу Камчатки, словно поганый лишай. Андрей Петрович рванул прокламацию Ямагато наискосок. — Эх, растяпа! — тут же выругал он себя. — Такие штуки надо бы для истории оставить. — Потом обратился к трапперу Исполатову: — Вы, сударь, согласны идти в десант? Этим он нечаянно нанес охотнику обиду. — Какие у вас могут быть сомнения на мой счет? — ответил он. — Я даже удивлен, что вы меня об этом спросили. — Извините. Но вы слишком вольная птица. — Да не такая уж я вольная… С улицы донесся звон стекла, ругань и женские крики. — Что там еще? — спросил Соломин. — Да это, — отвечал Блинов, — у Расстригиных уж какой денек Серафим со своей мадамой любовь обсуждают. Думать о постороннем сейчас не хотелось. Соломин снова разглядывал карту Камчатки, мечтая, как удачно получится, если подойти к японцам одновременно с суши и с моря. — Вам не смешно от моей доморощенной стратегии? — Нисколько. Пока все правильно, — одобрил его Исполатов. — Но времени не теряйте: пусть Мишка Сотенный сразу же выводит свою дружину из Милькова — им еще топать и топать… Предоставленная самой себе, лишенная связи с Россией, отрезанная от родины расстояниями и блокадою с моря, Камчатка приступала к исполнению своего гражданского долга. Самое удивительное — Камчатка решила атаковать! При населении в 360 душ Петропавловск поставил под ружье около сотни ополченцев. Конечно, все они — все как один — страстно желали попасть в десант. Жабин строго предупредил Соломина: — Особенно-то вы там не увлекайтесь! Шхуна у меня не резиновая, я же и груз беру, а отсеков в ней кот наплакал. — Сколько же можно записать в десант? — Возьму от силы лишь тридцать человек… Ближайшие дни Соломина были заполнены исключительно подготовкой десанта в дорогу. Из петропавловских дружинников тщательно выбирали только здоровых, отличных стрелков, кому запах пороха издавна привычен. Соломин смертельно обидел старого зверобоя Егоршина, отказав ему в месте на шхуне: — Тебе восьмой десяток, куда ты лезешь? Пришлось отказать и студенту Сереже Блинову: — Вам, юноша, сам господь бог велел дома сидеть. За единого сыночка взмолился его отец: — Креста на вас нету! Молодой человек всей душой рвется в сражение, так оцените же его священный порыв… В их спор врезался голос Исполатова: — Да кому нужен его порыв, тем более священный? Разве умеет студент драться так, чтобы шерсть клочьями летела? Чиновник настаивал, взывая к Соломину: — Христом-богом прошу! Ведь мой Сереженька еще только вступает в жизнь, и кому же, как не ему, следует начать ее хорошо, а по кустам не отсиживаться… Андрей Петрович просмотрел списки, скрепя сердце вычеркнул одного пожилого унтера и вписал Сережу Блинова: — Вы довольны? — Вот спасибо, вот спасибо. Сейчас домой сбегаю — обрадую… — Напрасно уступили, — хмуро заметил Исполатов. — Вы же не раздаете билеты на благотворительный концерт. — А вы разве не видели, как он ко мне пристал? Ради верной службы старика я был вынужден это сделать… В унисон с этими событиями гремели скандалы в доме Расстригиных. Никто не вникал в суть супружеской свары, и даже самые любопытные не задерживались под окнами, из которых на улицу, заодно с черепками битой посуды, вылетали женские визги «мадамы» Лушки и брань ее благоверного супруга. Изможденный и притихший (почему-то босой), Серафим Расстригин вдруг заявился в уездную канцелярию: — Смерти жажду! Где здесь в десант пишут? — Проспись, — отказал ему Блинов. Расстригин стучал кулаком перед Соломиным: — Деньги на одоление супостата у меня брал? — Ну, брал. — Небось тратил? — Ну, тратил… |