Онлайн книга «Богатство»
|
Появился в канцелярии сосредоточенный Исполатов, с улицы донеслись какие-то заунывные звуки. — Что это? — спросил Соломин. — «Хвала слезам», музыка Шуберта. Учитель школьный репетирует. А вы даже не поздоровались со мною… — Извините. Я рад вас видеть. — Я тоже. И хочу сделать вам подарок. — Только прошу, чтобы он не был дорогим. Это в городе могут истолковать в дурном смысле. — Успокойтесь. Мой подарок дешевый. Он водрузил на стол ручную японскую бомбу. — Большое спасибо. Но что я буду с ней делать? — Делайте что хотите, только не бросайте. — Я думаю! Брось, так потом кишок не соберешь… Соломин спрятал бомбу в несгораемый сейф, засунув ее за пачки казенных 47 000 рублей, которые (будь они трижды прокляты!) уже затаили в себе какую-то роковую развязку. Посидели и послушали, как школьный учитель извлекает из своего фагота бессмертную «Хвалу слезам». — Замечательно! А нельзя ему сказать, чтобы он убрался подальше? У меня, знаете ли, нервы последнее время хуже мочалок. — Пейте бром, — ответил Исполатов. Андрей Петрович растряс в руках японское знамя, — Кто захватил его в бою? — Мишка Сотенный. — По законам что ему за это полагается? — Очень много — прямая дорога в офицеры… Погибших в бою на речке Ищуйдоцке одну лишь ночь продержали в часовне, кадя над ними нещадно, дабы заглушить тлетворный запах, потом весь город вышел на проводы. Ополченцы разрядили в небо берданки, салютуя павшим. На чиновника Блинова и его супругу было страшно смотреть: будто две черные тени качались над разъятой землей, в которую навсегда опустили их сына. Соломин изо всех сил старался найти нужные слова утешения, но все слова растерялись, и он сказал Блиновым слишком наивно: — Ах, если бы в прошлую осень «Сунгари» не прошел мимо Камчатки, все было бы иначе. — Да, да, вы правы, — отозвался Блинов. — Все началось с того, что не пришел «Сунгари»… Отодвигаясь в сторону, Соломин пуговицей зацепился за ветхую ограду чьей-то могилы. С удивлением прочел, что здесь лежит астроном Жозеф де Лилль де ля Кройер, лежит очень давно, еще со времен императрицы Анны Иоанновны… Старые деревья сплетали кроны над петропавловским кладбищем, и старое время неслышно смыкалось с новым. Андрей Петрович подумал, что изменяются только условия жизни, но чувства и переживания людей всегда неизменны. Здесь под каждым камнем навеки упокоился неповторимый мир человеческих ощущений. Через день он встретил школьного учителя и спросил, почему он так и не явился на кладбище, дабы почтить убитых «Хвалою слезам». — Уж не сердитесь. Не мог. Как заиграю — плачу. — Я и сам таков, — ответил Соломин, прослезясь. Японский врач, взятый в плен, оказался порядочным и добросовестным человеком. Соломин разрешил ему ходить где вздумается, без охраны. А захваченная при нем полевая аптека была даже намного богаче той, что обслуживала петропавловскую больницу доктора Трушина. Зато Ямагато держали в карцере под замком. — Куда ж я его, обритого, дену? — говорил Соломин… Исполатов снова попросил у него разрешения отлучиться в бухту Раковую, обещая вернуться недели через две. Он сказал: — Я забыл передать вам от имени прапорщика Жабина, что в Охотском море находится английский крейсер «Эльджерейн»… Вот это новость! — Крейсер? А что он там, пардон, делает? — Что-нибудь делает, — ответил траппер. — Англичане без дела не сидят, а на их крейсерах не служат ротозеи туристы. Я думаю, что «Эльджерейн» кого-то там ищет. — Господи, — вырвалось у Соломина, — до чего все запутано, и хоть бы поскорее пришел «Маньчжур»! А как вы полагаете, — спросил он, — долго еще продлится наша изоляция? — До конца войны… Нечаянно Соломин вызвал Исполатова на признание. — Я сейчас составляю списки отличившихся и включил в них ваше имя. Это поможет вам снова встать на ноги! Траппер даже изменился в лице. — Я прошу вас не делать этого, — попросил он. — К чему скромность? — сказал Соломин. — Ваша заслуга в изгнании неприятеля с Камчатки несомненна. Наконец, вы лично пленили японского офицера. — И все-таки я прошу вас не делать этого. — Не понимаю… объяснитесь. Молчание. — Я был слишком откровенен с вами, — начал говорить траппер, — и уже многое рассказал о себе. Но, к сожалению, я не сказал вам всей правды… простите! Дело в том, что я не был освобожден с каторги досрочно — я бежал с каторги. Соломин будто заглянул в черный омут. — Неужели с Сахалина? — тихо спросил он. — Нет, с колесухи… Среди дальневосточников «колесухой» называлась каторга, громоздившая в амуро-уссурийской тайге насыпи под рельсы будущей Великой Сибирской магистрали. Соломин знал, что для колесухи не хватало народу и, действительно, часть арестантов была вывезена с Сахалина. — Но это меняет все дело, — сказал он. — Да, — не отрицал Исполатов, — даже круто меняет. Сейчас все притихло и меня никто не ищет. Я пропал для всех. Но стоит вам возбудить вопрос о снятии с меня ответственности за убийства в связи с награждением, как сразу же всплывут мои давние грехи… а новые лишь дополнят их. — Так. Но это еще не все, — сказал Соломин. Исполатов подумал. Подумал и ответил: — Да, не все. Исполатов — это не настоящее мое имя. — Какое же настоящее? — Стоит ли его вспоминать? Его просто нет… Андрей Петрович долго не мог прийти в себя. — И когда же вы бежали? — В девяносто первом. Соломин как старожил хорошо помнил 1891 год, когда с колесухи был совершен массовый побег преступников. Тогда тряслась вся тайга, по дорогам боялись проехать, а на окраине Владивостока, в кварталах Гнилого Угла, ночи освещались выстрелами — шла настоящая война с беглыми каторжниками. Соломин не забыл, как средь бела дня убили мичмана Россело с французской эскадры, как зарезали капельмейстера флотского оркестра… Словно угадав его мысли, Исполатов произнес: — Общего у меня с бандитами было только то, что я бежал вместе с ними. Мне страстно хотелось свободы… свободы! — И после этого оказались на Аляске? — Иного выхода у меня не было. — Теперь я понял хронологию вашей жизни… Исполатов поднялся, прошел через всю комнату, чересчур старательно отряхнул с папиросы пепел, вернулся к своему стулу и сел… Странно прозвучали его слова: |