Онлайн книга «Из тупика»
|
— А ты куда сейчас, Женечка? — Туда, куда влечет меня мой жалкий жребий… в буфет! — Тебе же завтра в караул. — И потому я хочу вобрать в себя все то, чего нельзя получить, будучи караульным офицером… Дверь шифровальной открылась, и с чайником в руке (через плечо полотенце) вышел Самокин, кивнул офицерам. Мичман Носков шутливо ударил его перстом по лбу: — Во, голова! Она много знает. Да никогда не скажет. — Ваша правда, господа мичмана. Такова моя служба. Все знать, чтобы другие не знали ничего такого, что я знаю… Если бы Самокину была известна причина, по которой молодые мичмана приходили к командиру, он бы дал им понять, что Ветлинскому верить не следует. Через руки кондуктора все эти дни шелестели телеграммы. Сверхсекретные. Сверхсрочные. Между Тулоном и Парижем. Между «Аскольдом» и посольством. Военно-морской атташе во Франции, каперанг Дмитриев, настоятельно требовал аннулировать приговор четырем матросам. И теперь между атташе и Ветлинским завязалась борьба — трещал телеграф за тонкой переборкой шифровальной каюты. Телеграфная перепалка закончилась совсем неожиданно… Спустившись вечером в церковную палубу, отец Антоний дольше обычного раздувал кадило. Раздул наконец, и сладкий аромат ладана повеял над головами притихших людей. — Братцы, — вдруг мягко сказал отец Антоний, — ведь я сегодня последним словом божиим проводил осужденных. Все четверо расстреляны французами. И они сознались в содеянном… — Сознались? — ахнула толпа матросов. — Плакали. И убивались шибко перед кончиной… Помолимся же мы за их заблудшие душеньки… Именно в этот вечер мичман Вальронд, потрясенный вероломством Ветлинского, заступил в караул Спать — не раздеваясь, только ослабив ремень на брюках. Оружие — на столе, повязка «рцы» — на рукаве. Судовые электрики подключили к его каюте телефон с берега, и телефон сразу же стал названивать. — Сколько человек у вас в карауле? — спросили французы. — Взвод, — ответил Вальронд, и разговор на том закончился. Мучительно долго не мог уснуть. Разбудил звонок: — Караулу прибыть на форт Мальбук… Время? Вальронд зевая разглядел циферблат часов: — Два тридцать семь. — Форт откроет ворота ровно в три… Мичман быстро вскочил: — Свистать: караул — наверх! Ежась от ночной сырости, строились матросы. Посверкивали иглы штыков. Звякали о железо трапов приклады винтовок. — Унтер-офицер Павлухин, ведите караул за мной! — Есть за вами… Быстрым шагом рассекали ночной Тулон, уютно спящий в домах. Где-то вдали маяк Латуш-Тревиль давал резкие проблески в сторону моря. Узкими улицами шли мимо освещенных фабрик, которые работали и ночью. В окнах виднелись снующие у машин тонкие руки француженок. Пахло фруктами и винными ягодами. -За казармами морских училищ караул звучно грохал бутсами по булыжнику. — Агь-два… ать-два… — подсчитывал ногу Павлухин. Перед аскольдовцами раздвинулись, ржаво скрипя, рыцарские ворота форта Мальбук, в лицо каждому так и ударило плесенью. — Вам придется подождать, — сказал Вальронду дежурный офицер-француз. — Ваши матросы в бильярд играют? — Не уверен. Но, если прикажу, то будут играть. — Тогда пусть пройдут в бильярдные комнаты, а вам я могу предложить кофе… Со двора форта грянул плотный, насыщенный пулями залп. — Ого! — сказал Вальронд вздрогнув. — Вы люди не мирные? — Это нам, французам, удается с большим трудом. Нелегко быть мирной нацией, имея под боком соседа — Германию. — Кого это сейчас пришлепнули? — Так… одного… пойманного на шпионаже. Советую вам располагаться как дома. На выстрелы не обращайте внимания. Сколько можно пить кофе? Это же не вино, и Женька Вальронд выключил электрический кофейник. За толстой стеной казематов сухо потрескивали бильярдные шары. Форт давил на плечи старинной кладкой, от сырости познабливало. Наконец — раздалось: — Русскому караулу моряков — на полигон! Было еще темно. И в этой темноте Вальронд ощущал черноту бушлатов, холод штыков, тепло жарких человеческих тел. Шли. Цок-цок — по булыгам. И мерно качались тонкие лезвия. Полигон… — Я ни черта не вижу, — сказал Вальронд. — Сейчас рассветет, — ответили из темноты французы. И верно: медленно розовел вершиною Монфарон. Над фортами, клубясь в углублениях дворов и бастионов, плавал туман. Но вот туман распался на волокна, и тогда караул увидел четыре тени… Четверо висели на столбах, привязанные к ним. Ноги навытяжку, руки назад, на головах мешки. А перед каждым — яма. И только теперь стало ясно, что отец Антоний в церковной палубе врал… Что караул завлечен на форт обманом. Что четверо осужденных живы. Вот они, шевелятся в мешках… — К но-о… хе! — скомандовал Павлухин, и еще раз брякнули прикладами, вглядываясь в рассвет. А позади уже сходились перебежками, словно готовясь в атаку, террайеры (туземные стрелки). — Что это значит? — закричал Вальронд, поворачиваясь к французам. — При чем здесь мы?.. Караул, кру-у…хом! Развернулись — и увидели, что аннамиты уже выкатывают тяжелые пулеметы. Оттуда — ответ: — Приговор прочитан, еще в тюрьме… Они готовы к смерти! И тогда мешки зашевелились снова. — Пожалейте… мы же свои! (голос Захарова). Но его перебил голос другой — буйного Сащки Бирюкова: — Лучше уж вы, чем союзники… Только скорее! Бешенцов вдруг завел из-под мешка свою молитву. Сеется семя, как кончен день, Сеется семя, как ляжет тень… А тело Шестакова уже провисло в мешке — беспамятное. Павлухин шагнул назад, и восемь «шошей» разворотили под ним рыхлую землю. Он отскочил под пулями, крикнув: — Господин мичман! Вы знали, куда нас ведете? — Я знаю не больше вас… Со мною никто не считается! Мешки двигались. Была жуткая минута. Туман осел книзу, и когда к ним подошел французский офицер, то из тумана смотрела только его голова в высоком кепи, словно обрубленная точно по шее. — Нам это надоело, — сказал он Вальронду. — Мы знаем русских за мужественных людей… Сверим часы. Если через три минуты вы не закончите, мои сенегальцы ждать не станут. Они — варвары, и могут быть лишние жертвы… Дали понять точно. Прошла одна минута, вторая… |