Онлайн книга «Крейсера»
|
* * * Холодильники «Рюрика» еще вырабатывали мороженое, в них охлаждался чай с лимонным и клюквенным экстрактом, но все эти блага уже не доходили до раненых. Каюты были заполнены умирающими. Солуха велел Брауншвейгу давать кому один шприц с морфием, а кому сразу два… Шкипер Анисимов и капельмейстер Иосиф Розенберг свалили Хлодовского с носилок прямо на обеденный стол кают‑компании, за которым Николай Николаевич так часто председательствовал. Брауншвейг потянул с него штанины брюк… вместе с ногами. — Там у него каша из костей, — шепнул он Солухе. — Два шприца, — отвечал врач… Иногда приходя в сознание, Хлодовский требовал: — Откройте клетку, всех птиц на волю… Солуха и Конечников ранены еще не были, а Брауншвейг, осыпанный мелкими осколками, оставался бодр и даже весел. Медицина была скорая и простая: что отпилить, что отрезать, где наложить жгут, кому воды, кому вина — вот и все, пожалуй, ибо времени на всех изувеченных не хватало. Большие коленкоровые мешки с перевязочными материалами быстро опустели (хотя раньше думали, что их хватит до конца войны и даже останется). Солуха сказал Брауншвейгу: — Побудьте здесь, а я поднимусь на мостик. Все‑таки надо глянуть, что там с Евгением Александровичем… Личные впечатления Н. П. Солухи: «Палуба была завалена осколками, перемешанными с телами убитых и кусками человеческих тел. У орудия на баке лежала целая куча убитых. Всюду смерть и разрушение! Силуэты вражеских судов изрыгали гром выстрелов. Воздух вздрагивал от них. В ушах создавалось сильное напряжение барабанных перепонок, доходившее до боли. Наш крейсер дрожал от собственной стрельбы и ударов снарядов неприятеля…» В рубке распоряжался лейтенант Николай Исхакович Зенилов, принявший командование крейсером. — Док, — сказал он Солухе, — меня… в голову, но вы меня не трогайте. Я свое достою. Желаю заранее знать, кому из лейтенантов вручить крейсер, когда меня не станет. Солуха не мог дать точного ответа: — Штакельберг первым из офицеров вписался в синодик. После него остались лейтенанты: Постельников, но уже без памяти, Сережа Берг — вся грудь разворочена. Могу назвать только мичманов и прапорщиков запаса. Впрочем, я слышал, что лейтенант Иванов 13‑й еще держится у своих пушек. — А что с Николаем Николаевичем? — Хлодовский близок к агонии. — Вот как! С билетом до Петербурга в кармане… У каперанга Трусова было разворочено лицо. Он лежал в рубке, удерживая на качке бутылку с минеральной водой, которую и хлебал через горлышко. Рядом с ним перекатывало с боку на бок рулевого, которому выбило из орбит глаза. — Вам надо вниз, — сказал Солуха каперангу. Трусов, мотая головой, отползал в угол рубки: — Оставьте меня. Я уже не жилец на свете, а мостика не покину. Перевяжите, и пусть ваша совесть будет чиста… Личные впечатления иеромонаха А. Конечникова: «Я наполнил карманы подрясника бинтами, стал ходить по верхней и батарейной палубам, чтобы делать перевязки. Матросы бились самоотверженно, получившие раны снова рвались в бой. На верхней палубе я увидел матроса с ногой, едва державшейся на жилах. Хотел перевязать его, но он воспротивился: „Идите, отец, дальше, там и без меня много раненых, а я обойдусь!“ С этими словами он вынул матросский нож и отрезал себе ногу. В то время поступок его не показался мне страшным, и я, почти не обратив на него внимания, пошел дальше. Снова проходя это же место, я увидел того же матроса: подпирая себя какой‑то палкой, он наводил пушку в неприятеля. Дав по врагу выстрел, он сам упал как подкошенный…» Священник вернулся в кают‑компанию, где над грудами обезображенных тел порхали птицы, обретя свободу. Иллюминаторы были распахнуты настежь, но не все пернатые покинули крейсер, вылетев в голубой простор. Хлодовский требовал: — Выпустите их… пусть летят… домой, домой! «Рюрик» получил снаряд под корму и начал выписывать циркуляцию (подобную той, какую выписывал в Желтом море флагманский «Цесаревич»). Лейтенант Зенилов нашел силы дать ответ на запрос адмирала: «Не могу управляться». После обмена сигналами вражеский снаряд влетел под броневой колпак боевой рубки и разом покончил со всеми живыми… Лейтенант Иванов 13‑й сражался на батареях левого борта, когда его окликнули с трапа: — Константин Петрович, вам на мостик! — Что там случилось? — Идите командовать крейсером… Из рубки еще не выветрились газы шимозы, Зенилов лежал ничком возле штурвала, Иванов 13‑й задел ногою что‑то круглое, и это круглое откатилось как мяч. Не сразу он сообразил, что отпихнул голову капитана 1‑го ранга Трусова. — Выбрось ее, — велел он сигнальщику… Иессен на двух крейсерах продолжал битву с эскадрою Камимуры, а вокруг «Рюрика», выписывавшего концентрические круги, хищно кружили «Нанива» и «Такачихо». С панели управления кораблем все приборы были сорваны, они болтались на проводах и пружинах, ни один компас не работал. Лейтенант Иванов 13‑й продул все подряд переговорные трубы, но из всех отсеков лишь один отозвался ему утробным голосом: — Динамо‑пост слушает… чего надо? — Говорит мостик. Что вы там делаете? — Заклинило. Сидим как в гробу. Ждем смерти… Из отчета лейтенанта Иванова 13‑го: «Руль остался положенным лево на борт, т. к. подводной пробоиной затопило румпельное и рулевое отделения, была перебита вся рулевая проводка, управление машинами вследствие положения руля на борт было крайне затруднительно, и крейсер не мог следовать сигналу адмирала идти полным ходом за уходящими „Россией“ и „Громобоем“, ведущими бой с броненосными крейсерами японцев… Огонь нашего крейсера ослабевал». Глупо было искать живых в рубках мостика. Иванов 13‑й все же проверил их снова. Велико было удивление, когда в штурманской рубке он увидел лежащего капитана Салова: — Михаил Степаныч, никак вы? Живы? — Жив. Течет из меня, как из бочки. Всего осыпало этой проклятой шимозой… Осколки во — с орех! — Так чего же не в лазарет? — Сунься на палубу, попробуй — сразу доконают… Через открытую дверь Иванов 13‑й показал в море: — Вот они: «Такачихо» и «Нанива»… Что делать? — Попробуй управляться машинами. Если удастся, круши их на таран, сволочей! Пусть мы вдребезги, но и они тоже… Вихляясь из стороны в сторону разрушенным корпусом, почти неуправляемый, крейсер «Рюрик» хотел сокрушить борт противника, чтобы найти достойную смерть. Из отчета Иванова 13‑го: «Попытка таранить была замечена неприятелем, и он без труда сохранил свое наивыгоднейшее положение…» — Тогда… рви крейсер! — сказал ему Салов. |