Онлайн книга «Мальчики с бантиками»
|
— А чего я там не видел, кроме Клавочки? Москва от меня не убежит. Главное сейчас — подводные лодки. Без них мне — труба!.. Год начался великолепно; что ни день, то новое сообщение: второго января отбиты у врага Великие Луки, третьего — Моздок, четвертого — Нальчик, а пятого — взяли Цимлянскую и Прохладный. Шестого января в кубрик ворвался до предела взволнованный Игорь Московский: — Слушайте, братцы! Я сейчас такое узнал, что даже сомневаюсь — верить или не верить? — А что опять случилось? Старшой класса пожался в дверях: — Да ведь скажу вам, так вы меня поколотите. — Выкладывай, что унюхал. Примем с миром. — Погоны у нас вводят… Погоны! Долго молчали, потом Артюхов сказал Игорю: — Перекрестись, бобик… Какие еще там погоны? — Ей-ей. Слышал, как лейтенант говорил об этом. Джек Баранов был явно растерян — даже поглупел: — Да как же так? В кино, бывало, конники кричали: «Бей белопогонников!» А теперь… Ничего не понимаю. Финикин тоже не отказался от дискуссии! — Так то белые, а нам нашьют красные. На него заорали изо всех углов: — Иди ты! Какие красные… на флоте-то! — Это не пойдет! Уж тогда синие… или белые. Посидели и подумали. Коля Поскочин сказал: — Не знаю, как вам, а мне это нравится. Честно скажу, все у нас есть, а вот на плечах всегда чего-то не хватало. — Вообще-то, конечно, правильно, — — поддержал его Артюхов. — Разве можно представить себе Нахимова или Макарова без погон? Вон развешаны у нас по кубрику их портреты… Что тут позорного? Все армии мира носят погоны, и нам, русским, они тоже к лицу! Скоро им зачитали приказ: для поднятия воинской дисциплины и выправки, ради большей авторитетности советского воина в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР ввести ношение погонных знаков отличия. «Надевая традиционное отличие — погоны в дни великих победоносных боев против полчищ немецких захватчиков, Красная Армия и Военно-Морской Флот тем самым подчеркивают, что они являются преемниками и продолжателями славных дел русской армий и флота, чьи подвиги нашли признание всего мира…» — Вопросы есть? — спросил Кравцов, закончив чтение. Был ясный морозный денек, вовсю наяривало солнце. — Есть! Когда наденем погоны? — Без погон не останетесь. Что положено, то положено. — А что напишут на юнговских погонах? — Тоже не советую волноваться: что-нибудь придумают. — Какие там погоны! Нам еще и ленточек не выдали… — Ты же в шапке стоишь, — отвечал Кравцов. — Зачем тебе на ушанку ленточка? Подожди лета, а сейчас не теряй хладнокровия… Товарищи юнги, — призвал роту лейтенант, — прошу ответить на этот указ новый подъемом в учебе и особенно — в дисциплине… Только все разошлись, как из тамбура раздался голос: — Идите скорее смотреть! Там боцмана насмерть бьются. Все кинулись в землянку боцманов, над входом в которую висела броская надпись: «ЛУЧШИЙ КУБРИК ПО ПОКАЗАТЕЛЯМ ПОРЯДКА И ДИСЦИПЛИНЫ». Словно подтверждая эту широковещательную вывеску, Мишка Здыбнев давал прикурить Витьке Синякову. Парил они оба здоровущие, кулаки у них крепкие, — по кубрику летали лавки, кровать старшины грохнулась в сторону… Бились! Один боцман держал кошку, чтобы кисаньку в драке не помяли. — За что они так? — спросил его Савка. — Точно и сам не знаю, — ответил тот, гладя кошку. — Но оба они курящие. Думаю, не из-за махры ли сцепились? Два парня бились зверски — кулаки их работали, словно шатуны в паровой машине. Хрясть да хрясть! Кто-то из юнг кричал: — Эй, не пора ли кончать? Побаловались — и хватит! Другие на это возражали: — Погоди ты! Пускай Витьке хотя бы нокдаун сделают… Обрушив вешалку с шинелями, Синяков треснулся на идеально чистую «палубу», пахнущую мылом, содой и хвоей. Здыбнев сказал: — Ну, как? Получил свое? Прибежал командир роты, и драка кончилась. — Ведь только что, минуту назад, я говорил о дисциплине. Здыбнев, как не стыдно? Отличник и старшой… За что бил Синякова? — Он знает, за что ему дали, — ответил Мишка лейтенанту. Синяков выбрался из груды шинелей, потрогал разбитую губу. — За что тебя избил юнга Здыбнев? — Не знаю, — хмуро буркнул Витька. — Нотами не обменивались. Явился боцманский старшина, и Кравцов наказал ему: — Готовь документы в Кремль… отправим на гауптвахту! — На которого готовить? — Оба хороши… Савка Огурцов пошел за Мишкой к проруби озера. Боцман брызгал на себя ледяной водой, озлобленно фыркал в черную впадину полыньи. Потом Мишка накрепко вытерся вафельным полотенцем. — Вот собака! — сказал он, глядя на другой берег. — За что ты Витьку так изметелил? — И тебе не скажу, — ответил Савке Здыбнев. — Но, поверь, не за себя. За одного нашего дурака морду Витьке набил… В одну из ночей Савка дневалил по роте, когда из Савватьева притащилась Бутылка, волоча за собой санки по снегу. Из кубрика боцманов вывели юнгу, с одеялом на плечах, в сильном жару. — Что это с ним? — спросил Савка. — Простудился?, — Ну да! Мы не простудные… Он накололся! — Как это… накололся? — не сразу понял Савка. — Татуировку ему кто-то сделал. Говорят на Синякова. Бутылка, прядая заиндевелыми ушами, повезла пижона в санчасть. Савка тут догадался, за что бил Витьку славный парень Здыбнев. — А что он хоть наколол-то себе? — спрашивал. — Да штурвал на груди… баранку с рогульками. Боцмана гнали Савку из кубрика, чтобы не мешал досыпать. — Штурвал, — сказал он, уходя, — это же старомодно. Сейчас с моторами. Медленный поворот — отработаешь одной рукоятью. Нужен резкий — кладешь на борт сразу на рукояти. — — Иди, иди! — выставили его. — Без тебя все знаем! …В январе была прорвана блокада Ленинграда. — Теперь бабушка выживет, — сказал себе Савка. * * * Шло время. Юнги учились, здоровели, глубоко дышали и всячески развивались. Морские понятия, всегда точные и кратко выраженные, мореходная техника, блещущая медью и оптикой, уже заполнили сознание юнги они входили в их быт, как неизбежные представления о жизни. Человек ведь не удивляется тому, что в мире существуют тарелки, ложки и вилки, — так же и рулевые стали считать неотъемлемыми от жизни секстан, эхолот, анемометр, одограф и пеленгатор. |