Онлайн книга «Мальчики с бантиками»
|
— Спасибо. Живу. Не помираю. — А что думаешь? — О чем? — Вообще… о жизни, о войне? — Ничего не думаю, — увильнул я от прямого ответа. На что мне было заявлено с подкупающей прямотой: — Так ты, выходит, дурак? Как можно жить в такое время и ничего не думать? Нет уж, ты хоть иногда все-таки задумывайся, — попросил меня «смерш». — Шуточки да хиханьки остались за бортом. Здесь тебе не ансамбль песни и пляски… Жизнь на эсминцах слишком серьезная. За каждый поступок надобно отвечать! — Есть, — сказал я, вспомнив про злосчастный спирт. Совсем неожиданно прозвучал вопрос «смерша»: — Бабушке-то писал или еще не собрался? — Не собрался. — Напиши! — дружелюбно посоветовал мне «смерш». — Только не путай ее излишней романтикой. Тебе романтика, а бабке один страх господен. Захочешь фотокарточку ей послать — посылай. Но сфотографируйся обязательно с обнаженной головой. — А почему так? — спросил я. Ленточкой своей я гордился, и мне было бы жаль, если бы бабушка не узнала, что ее внук стал «грозящим». — На ленточке-то название эсминца написано. Военную тайну разгласишь. Я тебе по дружбе советую — башку ничем не покрывай… Каюта-двухместка, в которой жили «смерш» и парторг эсминца, напоминала купе. Над одной койкой возвышалась другая. Мягкий свет. Электрогрелки. Шкаф, умывальник. — Я тебя позвал вот зачем, — сказал кавторанг. — Будешь в нашей двухместке приборку делать… Я уже пришел в себя, оттаял и признался капитану второго ранга, что поначалу боялся к нему идти. Рассказал, как жучил меня особист на Соловках. «Смерш» эсминца посмеялся и не слишком уважительно отозвался о своем соловецком коллеге. Вечером во второй палубе, где селились комендоры, я наблюдал, как «смерш» забивал козла с матросами. А мичман Холин, старшина минно-торпедной команды, орал на него, как на приятеля: — Куда ты опять со своим дублем сунулся? Я тебе шестерку скинул, а ты опять с дублем… Соображать надо! «Смерть шпионам» продулся вконец и по уговору, как проигравший, полез под стол, с трудом пропихиваясь менаду узеньких ножек, а комендоры при этом грохали по столу кулаками, крича: — Козел! Козел! Козел!.. Потом я у Курядова своего потихоньку спросил: — Этот «смерш» небось за нами присматривает? С невозмутимостью истинного помора старшина отвечал: — А как же иначе? Такая его должность. За это он и деньги получает. Ты еще до Ваенги не добрался, как он твою биографию изучил и всю твою подноготную знает… — А какие же тут шпионы? Кого он ловить собирается? — Тебе этого не понять… Вон на «Разводящем» вскрыли для ремонта кожуха турбин. Потом закрыли… Механику пришло в голову: дай-кось еще разочек проверю. Вскрыли кожуха опять. А там, между лопатками, лежит винтик. Малюсенький, как булавка. Дай они пар с котлов на турбины — и все, ювелирной работы лопатки полетели бы к черту. Видать, нашелся гад, что винтик туда сунул. С умом действовал! Не открой они кожух снова — эсминец до конца войны околевал бы на приколе. В кубрик спустился с вахты сигнальщик. Скинул тулуп, сел на рундук, потянул с себя ватные штаны. — Продрог вконец! А машины-то у нас на подогрев ставят. — Коли ставят, значит, пойдем, — отозвался Курядов. Отбой дали за час до полуночи. Впервые в жизни (как многое было тогда для меня «впервые в жизни»!) я вязал к подволоку свою койку. Забраться в этот гамак с палубы никак не мог. Залезал в койку с обеденного стола. Эсминец покачивало у пирса, качался и я, лежа на пробковом матрасе в своей уютной подвесушке. — Ну, как тебе? — спрашивали матросы. — Небось приятно? — Замечательно! Будто на дачу приехал… Курядов как сверхсрочнослужащий лежал на койке с пружинной сеткой. Он сказал мне: — Дачники мы только на базе. А на походе — хуже собак бездомных. Где приткнешься — там и ладно. По две недели ватников не снимаем. Сигнальцы, те даже спят в шапках. Разрешается на походе только ослабить ремень. Это ты, браток, еще испытаешь! Среди ночи я вместе со своей «дачей» сверзился с потолка, трахнувшись затылком о железную палубу. Все в кубрике проснулись, врубили освещение. Сонные матросы галдели: — Чего тут? Будто прямое попадание! — Да это юнга… отбомбился удачно. Койку с вечера плохо пришкертовал, на качке концы ослабли и отдались. Спим, ребята! Но спать не пришлось. Внутрь отсека, пронизывая команду тревогой, через динамик ворвался голос вахтенного офицера: — Корабль к походу и бою изготовить. Срочно. Звонки, звонки, звонки… Колокола громкого боя! Грохочут трапы, извергая через люки матроса за матросом. По всему эсминцу лязгают крышки горловин — задраиваемые. * * * Офицеры преобразились. Стали медведями — мохнатыми и толстыми, в меховых канадках с капюшонами, на ногах — штормовые сапоги, белые от засохшей соли, а медные застежки на них — зеленые от воздействия морской воды на медь. Штурман перехватил меня на трапе: — Слушай, юнга! Юности свойственно соваться куда не надо. Предупреждаю: в море исправлять ошибки некогда, ибо любая из них заканчивается… скверно. Держись крепче! — Есть — держись крепче! — Добро, коли понял. Не старайся пробегать под волной. И не такие орлы, как ты, пропадали. С морем не шутят! А по верхней палубе двигайся, заранее рассчитав время прохода волны. Запомни: ты — миноносник, а это весьма рискованная профессия на флоте, где люди вообще привыкли рисковать. Ясно?/ Я продрог до костей и все-таки не ушел с полубака, пока эсминец двигался из Ваенги на выход из Кольского залива. Была глухая арктическая ночь, но полярное сияние полыхало вовсю. В этом феерическом свете перемешались все краски радуги, окрашивая угрюмый мир из нежно-зеленого в трагически-бордовый. Навстречу нам, устало рыча выхлопом, прошли с океана три торпедных катера. Откуда-то с берега им мигнул сигнал вызова, и головной катер отстучал в ответ свои короткие позывные. Скалы вдруг стали круче, они как бы нехотя расступились перед эсминцем, образуя каменный коридор, и форштевень «Грозящего» вдруг подбросило кверху, весь в ослепительном сверкании пены. Вода фосфорилась столь сильно, что побеждала даже мрак ночи. Я глянул на скалы и обомлел. Гигантскими буквами на скалах были начертаны белилами напутствия Родины всем уходящим в море: СЕВЕРОМОРЕЦ — ОТОМСТИ! СМЕРТЬ НЕМЕЦКИМ ОККУПАНТАМ! Это была такая наглядная агитация, что пробирала до самых печенок. Политотдел флота отыскал наилучшее место для призыва к победе. |