Онлайн книга «Моонзунд»
|
– Тогда мы пропали… Рассвет обозначил развихренный плес, завиднелись на горизонте крестовины мачт германских кораблей, которые нашли себе смерть в эту ночь на минах. Бахирев был категорически против снятия войск, оставшихся на Мооне, из-за чего даже поругался со Старком. – Там одни подлецы и трусы, – говорил Бахирев. – Но там, – отвечал Старк, – и герои Орисарской дамбы. Флот не простит нам… нам снимут голову! – Я уже послал самолет, сбросивший на Моон листовки с разрешением смертникам сдаваться в плен. Их совесть чиста. – Клятву нельзя отменить разрешением свыше. Пойми ты, Михаил Коронатович, клятву они давали не тебе, а своей партий. Какое ты имеешь к ней отношение? – Никакого. Ты прав. Пусть нас рассудит комфлот… Командующий флотом адмирал Развозов доложил Дыбенке в Центробалте о завершении генеральной битвы линкоров. – Павел Ефимович, позвольте, я буду честен… До сих пор я не верил в боеспособность флота. Теперь преклоняюсь перед его геройством и твердо уповаю, что никакой враг нам не страшен: Балтийский флот сумеет постоять за честь матери России! Большевистский съезд все время следил за событиями в Моонзунде, связь делегатов с кораблями, идущими в бой, не прерывалась. Сейчас комфлот поведал Центробалту сводку о потерях противника. – Они немыслимы, – сказал Развозов, – почти баснословны. Гохзеефлотте потерял в Моонзунде одну пятую часть своего личного состава. Вдумайтесь в это – и вы поймете, что Моонзундом можно гордиться, как гордимся Гангутом, Чесмой и Синопом. – Чего нам, – спросил Дыбенко, – ждать от немца теперь? – Кайзер рассчитывал, по прохождении Моонзундом, развить успех флота, планируя так называемый «финляндский вариант», чтобы, десантируя в финских шхерах, от Або и Гельсингфорса рвануться сразу на Петроград. Но, – закончил Развозов, – теперь немцы в таком позорном кровохарканье, что операцию сворачивают… Он сказал, что знал. Дыбенко протянул ему руку: – Несомненная победа! Сводку потерь германского флота сразу доложим съезду… спасибо. Вас я поздравляю, адмирал. Был вот старик Эссен, был Канин, Непенин, Максимов, Вердеревский, но Моонзунд выпал на вашу долю…. Что ж, мы потеряли только эсминец «Гром» и только старую «Славу». За них нам не стыдно. С ними у нас получилось, как в песне поется: Сами взорвали «Корейца», нами потоплен «Варяг»!.. Исполняя решение Центробалта, адмирал Бахирев послал к Моону дивизион мелкосидящих тральщиков. С пристаней Куйваста они забирали «батальон смерти революционной Балтики». Людей снимали с берега в такой близости от противника, что с мостиков тралыциков уже видели рожи немецких самокатчиков… Когда посадка закончилась, обратно на берег перепрыгнул кавторанг Шишко. Не человек уже – сгусток крови и бешенства, обмотанный бинтами. Подкинув в руке трофейный автомат, кавторанг Шишко сказал: – Можете отходить, а я остаюсь здесь. Я слышу, что еще стреляют. Кто-то остался… Прощайте! Я покажу немецким мерзавцам, как умирают офицеры русского флота! Немцы подорвали его гранатой, полоснули тесаками, в него всадили две пули. Но он был еще жив. Таким его взяли в плен. Это был последний мазок кисти, дописавший картину обороны Эзеля. * * * На окраине Аренсбурга немцы уже создали обширный концлагерь для военнопленных, но церельцев они отконвоировали прямо в город. Аренсбург был хорош и сейчас – даже под пятой оккупантов. К вечеру пошел затяжной дождь, Артеньев с печалью видел, как мокнут за оградами садов осенние волокнистые астры. Голова у него болела, сильно разбитая прикладом в лесной стычке с немцами. Всю дорогу до города старлейта поддерживали под руки два мичмана – де Ларош и Поликарпов (последние из его офицеров). Пленных церельцев завели во двор комендатуры. – Как вы себя чувствуете? – спросил Скалкин. – Надо держаться… бинт бы дали! – ответил Артеньев. Прошел вдоль строя фельдфебель, хамски стучал по ногам пленных прикладом винтовки, выправляя на свой вкус ровность шеренги. Во дворе появилось начальство – немецкий майор, который когда-то вел переговоры на перешейке Сворбе; его сопровождал в штатском капитан I ранга фон Кнюпфер, будто так и надо… – Совести нет, – заволновались матросы. – Уж коли предавал нас раньше, так хоть теперь скрылся бы, нахал такой! Кнюпфер, напротив, держался очень спокойно и даже (будучи в отличном настроении) легкомысленно поздоровался с Артеньевым: – Добрый вечер, Сергей Николаич. – Вечер добрый для вас, только не для меня… Судя по всему, немцы были очень довольны, что в руки им попался сам командир батарей Цереля. «Ирбены» – это слово было достаточно известно в Германии, и немецкий майор, перешепнувшись с фон Кнюпфером, направился прямо к Артеньеву. – Вам, – заявил он, – будет оказан особый почет. – Благодарю. – Мы уважаем мужество своих противников. – Благодарю. – Только подпишите акт капитуляции Цереля. – Благодарю, – усмехнулся Артеньев. – Вы согласны? – Конечно, нет… – Но вы же сдались, – неуверенно произнес майор. Сергей Николаевич заговорил с ним далее по-немецки: – Дайте мне бинт наконец… видите, что я истекаю кровью? Я военный человек, получил в России хорошее военное образование и знаю, что такое капитуляция. Вам, – говорил Артеньев, – это тоже известно, но Берлин желает видеть Церель сдавшимся. Однако это не так. Я согласен повеситься в вашем присутствии, если вы, господин майор, найдете на Цереле хотя бы один патрон в целости. Вам достались от батарей только взорванная земля и десяток израненных человек из гарнизона, – разве же это капитуляция? Майор спросил его в упор, почти утвердительно: – Вы… большевик?! Артеньев тронул разбитую голову, еще раз глянул, как за голубым штакетником дождь обильно поливает прекрасные астры. «Что ответить?» Матросы, выручая офицера, кричали майору: – Да нет… он так… попался с нами. Артеньев почувствовал, что между ним и матросами снова начинает пробегать трещина, и он поспешил перепрыгнуть через нее: – Я не только «попался с вами». Но я и сражался вместе с вами. Сражался за то же, за что и вы! Трость в руке майора взлетела над шеренгой: – Всем большевикам – налево. Германская победоносная армия всегда уважает своих врагов, но она сурова к бандитам… Матросы Цереля дружно шагнули налево. Сергей Николаевич впопыхах пожал руки мичманам де Ларошу и Поликарпову. – Мужайтесь… – И он шагнул вслед за матросами. Фон Кнюпфер крикнул в спину Артеньева: |