Онлайн книга «Моонзунд»
|
– Пусть вышибают, – сказал Мазепа, – меня примет Колчак! Черноморский комплектуется из украинцев, и над его флагманом скоро уже взовьется желто-блокитное знамя великой Украинской Рады. Из штурманской рубки с юмором откликнулся Паторжанский: – Рада и сама не рада, что она Рада! – Не смешно, – злобно отвечал Мазепа. – Украина способна стать великой мировой державой. Она засыплет всю Европу дешевым хлебом, даст свой уголь, свое железо, свой интеллект Пилипенок… В белом кителечке скатился по трапу артиллерист Петряев: – Мало вам политики, так вы еще в этот щербет навоз мешать стали. Я вот русский и знаю только одну Раду – Переяславскую! Грапф подтянул на руках истертые старые перчатки: – Одно могу сказать: раньше, в так называемое проклятое царское время, русский флот подобных вопросов не ведал… Минер, поняв свою отверженность, с вызовом нырнул в люк. – А мы вот посмотрим, – выпалил снизу, – как запоет великая Россия, когда миллион солдат-малороссов откажется за нее воевать и ногою не ступит дальше своей Украины… «Новик», легко кренясь, шел на среднем. Артеньев машинально глянул в репитер гирокомпаса, спросил Паторжинского: – Вацлав Юлианович, отчего мы изменили курс? – Не меняли – сто восемнадцать. – А ни румбе – тридцать четыре. – Может, гирокомпас у нас скис? В низу корабля, в кардановых кольцах, гудел ротор гирокомпаса. Возле него вахтенный электрик читал Дюма. – Ты его не ударил ли? Или перегрелся ротор? – Нет. Точно держимся в меридиане… На руле, невозмутим, стоял кондуктор Хатов. – Хатов, – спросил его Артеньев, – какой был дан тебе курс? – Сто восемнадцать. – А на румбе? – На румбе – тридцать четыре. Сергей Николаевич не находил слов: – Под монастырь нас подводишь? Куда гонишь? – На базу, и не кричи на меня. – Кто тебе приказывал? – Команда устала шляться без толку, – ответил Хатов. – А ревком «Новика» плевать хотел на ваши приказы. Гоню в Ганга… Кулак Артеньева ловко перехватил сзади фон Грапф: – Спокойно, Сергей Николаич, спокойно… Или вы не знаете, какие сейчас настали счастливые времена? Артеньев в яростном бешенстве наблюдал, как наплывает на корабль финский берег. Его похлопал по плечу штурман: – Хочешь, развеселю последним анекдотом? – Вот самый веселый анекдот, – показал Артеньев вниз. На шкафуте стоял механик Дейчман и подхалимски подхохатывал в окружении матросни. Было в его фигуре что-то мерзкое. – А ведь был человек, – сказал Артеньев. – Вот до какого скотства может довести подленький страх за свою шкуру. – Зато наш мех понимает, что тебя вот с «Новика» выкинут, а он останется. Потому что ты – сатрап, а он – демократ… Едва зашвартовались в Гангэ, как Артеньев сразу спустился в каюту, нажал педаль на расблоке. Явился рассыльный. – Гальванера Семенчука… быстро! Семенчук явился. Сесть ему он не предложил, но, учитывая новые времена, и сам не садился. Расхаживал, словно зверь в клетке: – Это ваша работа? Комитетчиков? Можно ли до такой степени разорять дисциплину? Самовольно снялись с дозорной линии и обнажили Перед врагом громадный кусок моря… Семенчук шагнул на середину каюты: – А разве я развернул эсминец на Гангэ? – Ты большевик, – ответил ему Артеньев. – Это ваше влияние. Кто, как не вы, замудриваете лукаво насчет ненужности войны… Вот и результат! Чего ваша левая пятка еще пожелает?.. Семенчук, не дослушав, хлестанул за собой дверью. * * * Жилую палубу забили матросы. Пришли офицеры, подавленные, одетые на новый манер – английский: без погон, с нашивками на рукавах, без кантов на фуражках. Сейчас их жизнь, их судьба зависят от этих зубастых и вихрастых парней, которые раньше по ниточке у них бегали, а сейчас – господа положения! – бросают окурки в иллюминаторы, кричат весело, будто собрались в цирке: – Начинай! Кто первым номером у нас? Заслуга Артеньева, как старшего офицера, что «Новик» не знал мордобоя, – это обстоятельство, которому раньше даже не придавали значения, сейчас, после революции, стало весьма существенным. Судя по настроению матросов, офицеры поняли, что сегодня их семья кого-то лишится… Знать бы – кого? Артеньев даже не удивился, когда поднялся Хатов и доложил собранию: – Итак, братишки, всю нечисть, доставшуюся нам в наследство от Николая Кровавого, покидаем сегодня за борт. Чего молчите? Выдвигай кандидатуры на удаление с флота… – И сам бросил в галдеж кубрика, как бомбу: – Старлейт Артеньев – рази не деспот? Доколе же терпеть мы его тиранство станем? – Постой, – встал Семенчук, – о старлейте потом. О нем разговор особый. Сначала профильтруем спецаков… Грапфа не тронули как «демократа». Дружно перетирали кости минеру и артиллеристу. Решили не вышибать. Только продраили с песком и с мылом за привычку не «выкать» матросу, а «тыкать». Ладно, еще молодые – исправятся. Дейчман демонстративно отошел от трапа, возле которого собрались все офицеры эсминца. Инженер-механик решил окончательно «слиться с народом»; забился в самую гущу своих машинных да котельных, дымил оттуда (вполне демократично) козьей ножкой, даже покрикивал на офицеров: – Ничего. Этих можно. В случае чего – поправим! И вот тут поднялся Портнягин. – А вот наш мех! – сказал про Дейчмана. – Как его прикажете обсуждать – за матроса или за… офицера? В котельных у нас беспорядок, только жабы еще не скачут. Кочегары изленились. Холодильники текут. А мех из нашей же махры цигарки себе крутит… – Хоб што ему! – раздался голос. – Бессовестный! – Верно, ребята. Зачем нам такого? Мы раньше тридцать два узла давали играючи. А сейчас? Двадцати пяти не вытянем. – Я думаю, – сказал Семенчук, косо посмотрев на Артеньева, – такие, как Дейчман, не нужны. Флот без порядка – не флот, а шалтай-болтай. Приятелев разных мы и сами себе сыщем. Не за тем ты офицером сделан, учился стока, чтобы покуривать с нами… Веселые скрипки запели в душе Артеньева. Он крикнул: – Встаньте, мех! Это ведь про вас говорят… Дейчман поднялся, крутя в пальцах бескозырку. Кителечек раздрызган, без пуговиц, без воротничка, весь в маслах едучих. Чувство золотой середины дается не каждому, нужен для этого талант. А бездарные актеры всегда переигрывают. – Я же за вас, братцы! – провозгласил он плачуще. И тут раздался хохот. Страшный. Издевательский. |