Онлайн книга «Нечистая сила [= У последней черты]»
|
Влюбленная Пантера совершала немыслимые прыжки и, покорная, ложилась возле ног императрицы, облизывая ей туфли. Царь отверг резолюцию Коковцева, который о Маклакове писал: «Недостаточно образован, малоопытен и не сумеет сыскать доверие в законодательных учреждениях и авторитет своего ведомства». Но что значит в этом мире резолюция? Бумажка… * * * Ванечка зашел на Невском, дом № 24/9, в парикмахерскую «Молле», владелица которой Клара Жюли сама делала ему маникюр. Между прочим, болтая с неглупой француженкой, Манасевич-Мануйлов краем уха внимательно слушал разговоры столичных дам: – Теперь чулки прошивают золотыми пальетками, так что ноги кажутся пронизанными лучами утреннего солнца. – Слава богу, наконец-то и до ног добрались! А то ведь раньше только и слышишь: глаза да глаза… Как будто, кроме глаз, у женщины больше ничего и нету. – А Париж уже помешался на реверах из черного соболя. – Ужас! Следует быть очень осторожной. – Неужели опять обман? – Да! От белой кошки берут шкуру, а от черной кошки берут хвост. Продается под видом egalite «под нутрию»! – С ума можно сойти, как подумаешь… За какого-то зайца под белку я недавно отдала двадцать рублей. – Вам еще повезло! А я за собаку под кошку – пятнадцать и была еще счастлива, что достала… – Главное сейчас в жизни – это муфта. – Да. В нашем жестоком веке без муфты засмеют! – Мне один знакомый молодой человек (так, знаете, иногда встречаемся… как друзья!) рассказывал, что скоро в Сибири перестреляют всего соболя, и тогда мы будем ходить голыми. – Уже ходят! Недавно княгиня Орлова, урожденная Белосельская-Белозерская (та самая, которую Валентин Серов писал на диване, где она на себя пальчиком показывает), вернулась из Парижа… Вы не поверите – ну, чуть-чуть! – Как это, Софочка, «чуть-чуть»? – А так. Прикрыта. Но… просвечивает. – Конечно, ей можно! У нее заводы на Урале, у нее золотые прииски в Сибири. А если у меня муж в отставке без пенсии, а любовник под судом, так тут при всем желании… не разденешься. – Ну, я пошла. Всего хорошего. Человек! – Чего изволите? – Подними мою муфту. Еще раз – до свиданья. – Счастливая! Вы заметили, какой у нее «пароди»? – Это старо. Сейчас Париж помешался на «русских блузках». Конечно, в одной блузке на улицу не выйдешь. К скромной блузочке необходимо приложение. Хотя бы кулон от Фаберже! – В моде сейчас крохотная голова и длинные ноги. – Об этом давно говорят. А к очень маленькой голове нужен очень большой-«панаш» из перьев райских птиц… Человек! – Чего изволите? – Вынеси шляпу… не урони. Ремонт очень дорог… Ванечка небрежным жестом оставил Кларе Жюли пять рублей за маникюр и помог одной даме надеть шубу (из кошки или из собаки – этого он определить не мог), прочтя ей четверостишие: Последний звук последней речи Я от нее поймать успел, Ея сверкающие плечи Я черным соболем одел. Дама оказалась знающей и мгновенно парировала: Настоящую нежность не спутаешь Ни с чем. И она тиха. Ты напрасно бережно кутаешь Мне плечи и грудь в меха… Действуя по наитию, Ванечка подошел к телефону. – Здравствуй, Григорий Ефимыч, – сказал приглушенно. – Не узнал? Это я – Маска… враг твой! Я прямо от Маклакова, он к тебе хорошо относится. За что? Не знаю. Он сказал: «Ванюшка, только не обижай моего друга Распутина…» Встретимся? – Да я в баню собрался, – отвечал Распутин, явно обрадованный тем, что Маклаков к нему хорошо относится. – Ну, пойдем в баню. Я тебе спину потру. – Соображай, парень… Я же с бабами! – Соображай сам: я уже столько раз бывал женщиной, что меня твое бабьё нисколько не волнует. К тому же я еще и женат. – Ладно. Приходи. Я моюсь в Ермаковских. – Это где? Бывшие Егоровские? – Они самые. В Казачьем переулке… у вокзала. Распутина сопровождали семь женщин (четыре замужние, две овдовевшие и одна разведенная). Гришка тащил под локтем здоровущий веник, так что подвоха с его стороны не было. Пошли в баню с приятными легкими разговорами. Ванечка семенил сбоку, слушая. Неожиданно Распутин спихнул его с панели, сказав: – А меня, брат, скоро укокошат… это уж так! – Кто? – спросил Ванечка, испытав зуд журналиста. – Да есть тут один такой… Ой и рожа у него! Не приведи бог… Я вчера с ним мадеру лакал. Человек острый… Интересно было другое. На углу Казачьего переулка стояла грязная баба-нищенка, и Распутин окликнул ее дружески: – Сестра Марефа, а я мыться иду… Не хошь ли? – Рупь дашь, соколик, тогда уступлю – помоюсь. – Трешку дам. Пива выпьем. Чего уж там! Причаливай… Из соображений нравственного порядка я дальнейшие подробности опускаю, как не могущие заинтересовать нашего читателя. Но хочу сказать, что после бани Распутин платье баронессы Икскульфон-Гильденбрандт, пошитое в Париже на заказ, отдал нищенке, а знатную аристократку обрядил в отрепья сестры Марефы. – Горда ты! – сказал ей. – Теперича смиришься… При выходе из бани заранее был расставлен на треноге громадный ящик фотоаппарата, и Оцуп-Снарский (тогдашний фоторепортер Сувориных) щелкнул «грушей» всю компанию Гришки с дамами. – Вот нахал Мишка! – сказал ему Распутин без обиды. – Доспел-таки меня… ну и жук ты! Пошли со мной мадеру хлебать… * * * Под видом интервью, якобы взятого у Распутина, Ванечка со всеми подробностями описал этот Гришкин поход в баню. Борька Суворин «интервью» напечатал в своей газете, за что, как и следовало ожидать, Ванечку потянули на Мойку – в МВД. – Это же подло! – сказал ему Маклаков. – Я дал слово государю, что Распутина трогать не станут, ты дал слово мне, что не обидишь его, и вдруг… сходил и помылся! Ты меня, Ванька, знаешь: шуточки-улыбочки, но и в тюрьму могу засадить так прочно, словно гвоздь в стенку, – обратно уже будет не выдернуть. – Ну что ж, – согласился Манасевич, – травлю Распутина я позже всех начал, мною эта кампания в печати и заканчивается… Влюбленная Пантера проглядывал списки чиновников своего министерства и напоролся на имя князя М. М. Андронникова. – Как? – воскликнул. – И этот здесь? Самое странное, что ни один из столоначальников не мог подтвердить своего личного знакомства с Побирушкой. – Знаем, – говорили они, – что такой тип существует в России, но упаси бог, чтобы мы когда-либо видели его на службе. |