Онлайн книга «Нечистая сила [= У последней черты]»
|
– Градоначальник Адрианов! – сказала царица. – Когда скандал был у «Яра», Адрианов палец о палец не ударил, чтобы помочь святому старцу выбраться из этой гнусной ловушки… По высочайшему повелению Адрианова обвинили в «бездействии власти» и с его груди сорвали аксельбант свитского генерала. Общипанный курам на смех, генерал сразу поехал в Петербург. Адрес ему известен: Гороховая, 64, кв. 20. – Ах, мать твою размать… – еще с порога начал Адрианов. Распутин оценил героический пролог к серьезному разговору и посоветовал не стесняться. – Не дурак, понимаю, что дело не в погроме. Когда ты без штанов у «Яра» гулял, я тебе не мешал? – Не мешал, – согласился Распутин. – А теперь на меня твоих же собак вешают… – Ты умный, – сказал ему Распутин. – Вот тебе бумажка, вот тебе вставочка с перышком… Садись, хенерал, и пиши всю правду царю. Пиши как есть. Без штанов я не гулял и вообще вел себя у «Яра», аки голубь небесный. Напиши так, чтобы государь поверил тебе, а не этому гаду Джунковскому. – На чье имя писать? – деловито спросил Адрианов. – Анютке пиши… Вырубовой. Адрианов сочинил обширную справку на тему о Гришкиной благопристойности, из коей явствовало, что в ресторане у «Яра» все сидели без штанов, но Распутин к этому безобразию непричастен. Адрианов снова украсил свою грудь аксельбантом, а теперь… «Теперь дело за Джунковским», – сказала царица. Николай II вызвал Джунковского к себе и, поправляя усы, сказал, что прежнего доверия к нему он не испытывает – можно снимать аксельбант. Джунковский снятым аксельбантом хлобыстнул по столу, как плеткой. – На фронт хочу… Дайте мне дивизию! Командуя дивизией, он вместе с дивизией вошел в революцию как генерал-фронтовик; один хороший нокаут, сделанный им Гришке, решил его судьбу, и в 1926 году, провожая Джунковского на курорт, знаменитый А. Ф. Кони напутствовал его словами: «Будущий историк оценит ваше отважное выступление против Распутина…» * * * Екатерина Великая (посмертной славе которой так завидовала Алиса) имела при себе камер-фрау Марью Саввишну Перекусихину; эта дама с большим знанием дела опробовала кандидатов в фавориты, после чего следовал ее доклад: «Петька слаб, а Сенька дюж, Сенька гож, матушка!» Нечто подобное происходило и сейчас: кандидат на пост министра, прежде чем попасть пред светлые очи государыни, должен побывать на царскосельской дачке Анютки Вырубовой, которая оценивала его – «наш» или «не наш»?.. Хвостов уже пил чай на даче Вырубовой, но понравился ей, увы, напрасно! Обстоятельства сложились так, что царь временно выпал из-под контроля жены. Возмущение в народе против царской семьи, угрозы скинуть «Николашку» с престола, а царицу заточить в монастырь подействовали на царя. Надо было как-то спасать положение, произведя смену министров, чтобы на время притушить недовольство в стране. Но царь понимал, что, пока он в Царском Селе, ни жена, ни Вырубова, ни Распутин не дадут ему это сделать. А потому он спешно отбыл в Ставку… Императорский салон-вагон въехал через ворота в заборе и остановился напротив штабного вагона дяди Николаши, который помог племяннику спрыгнуть с высокой подножки. – Здесь, – сказал ему царь, – в тихой деловой обстановке, без баб и истерик, я приму очень ответственные решения… Первым делом надо было задобрить Думу, которую крайне раздражала Влюбленная Пантера – Маклаков. Родзянко уже не раз настаивал на удалении Сухомлинова, Саблера и Щегловитова; в обществе перетирали на зубах вопрос о трагической нехватке снарядов на фронте, всюду лаяли Малечку Кшесинскую, за которой стоял великий князь Сергей Михайлович… Маклаков был вызван в Ставку. – Я, – сказал ему царь, – целиком солидарен с вами, что Думу надо бы закрыть на замок, а Родзянко ведет себя хамски, принимая на себя почести, будто он глава государства. Но… За этим царским «но» Маклаков хлопнулся в обморок. Его оживили. Влюбленная Пантера рыдала: – Чем же я не угодил вашему величеству? – Вы угодили мне, но я вынужден считаться с тем мнением, которое у нас неостроумно прозвали общественным… Маклаков с трудом пришел в себя. – Говорят, на мое место прочат Алешку Хвостова? – Ставка желает князя Щербатова… Николай Борисович Щербатов занимал должность начальника государственного коннозаводства – лошадь по-прежнему играла в России колоссальную роль (особенно сейчас, когда пулеметы косили нашу славную кавалерию), и, влюбленный в гиппологию, князь сказал: – Помилуйте, но я ни в какие ворота не лезу! Какое я могу иметь отношение к эм-вэ-дэ? Прошу, оставьте меня с лошадьми… Николай II настаивал на занятии князем поста министра внутренних дел, ибо Щербатов – человек с конюшни, неизвестный для широкой публики; он был сейчас выгоден для царя, как обтекаемая незначительная фигура, к которой трудно придраться. – Я не стану мучить вас работой, а моя просьба в военное время не дает вам права отказываться от занятия поста… Щербатов даже прослезился – в прострации. – Странное дело! – заметил царь. – Увольняю министра – он ревет как белуга. Назначаю министром – тоже плачут. Николай Борисыч, я вас прошу – наведите порядок в государстве. – Я знаю только один порядок – как в конюшне! – Согласен даже на такой, – отвечал Николай II… А в Царском Селе творилось невообразимое: Алиса заламывала руки, Анютка готова была рвать на себе волосенки, Гришка ходил мрачный, как сыч, – царь принимал в Ставке самостоятельные решения, а они, бессильные, не могут подсунуть ему «нашего». Распутин вяло мямлил: «Как же так? Без моего божьего благословения?» Положение на фронте было отчаянное, и в Ставке решили срочно призвать на службу ратников 2-го разряда. * * * Нюрка открыла двери – на пороге стоял хожалый из полицейского участка, держа под локтем замызганный портфель из парусины. – Новых-Распутин Дмитрий Григорьев здеся проживает? Речь шла о сыне Распутина – о Митьке. – Ну, здеся. Так што? – спросил Гришка. Хожалый раскрыл портфелишко, поплевал на пальцы. – Числится он ратником второго разряда и подлежит призыву в армию по месту его жительства… в Тюмени. – Это по какому же праву? – осатанел Распутин. – А по такому… Кажинный русский человек обязан свое отечество грудью защищать. Так какие ж еще тебе права надобны?.. До этого война проходила стороной и только сейчас дошла до самого сердца Распутина. Он завыл: – Митьку берут… кровинушку мою! А я не дам ево… Это што ж получается? Под пули, выходит, соваться? А за што? Миллионы русских митек, ванек и петек месили грязь окопов, били вшей на бинтах, умирали, унизав собой спирали колючей проволоки, стонали в землянках, изувеченные огнем, ослепленные газами, а эта вот поганая сволочь в шелковой рубахе и бархатных штанах металась по комнатам, опрокидывая стулья, и вопила: |