Онлайн книга «Нечистая сила [= У последней черты]»
|
На квартире актрисы Ванечка, как опытный полицейский агент, по окуркам в пепельнице и по грязной посуде в кухонной раковине пытался установить признаки мужского присутствия. Дело в том, что Лерма была неверна и (под видом уроков верховой езды) безбожно путалась с молодым берейтором Борисом Петцем… Обойдя все комнаты, Ванечка элегантно поцеловал ручку актрисы. – Прошу тебя – будь достойна моей небывалой любви. – Не лезь ко мне! Когда бросишь свою старуху? Речь шла о Доренговской, к которой Манасевич-Мануйлов был слишком привязан, и потому он даже покривился. – Не пойму, чем она тебе мешает? – Еще раз он подцепил из пепельницы подозрительный окурок, на котором отпечатался прикус крепких мужских зубов. – Опять принимала кобылятника? Опереточная дива закатила ему прекрасную оплеуху. – Это еще что за выражения! – возмутилась она. Ванечка неожиданно зарыдал, становясь жалким. – Я понимаю… он молод, а я… не мучай меня… – Ты деньги принес? – обострила актриса трагедию. Ванечка, стыдясь, протянул ей сотенную. – Извини, что мало… Двести за мной. – Когда принесешь? – На днях. Кстати, у меня к тебе дело… – Провались ты к черту со своими делами! – Позволь, я использую твою квартиру для свидания… – Кого и с кем? – Распутина… ты его знаешь? – Еще бы! – И… Штюрмера, которого ты тоже знаешь. – Представь, не знаю. – Ну, я потом расскажу тебе об этом типе. Пока! Лерма проводила его до дверей со словами: – Чтоб завтра же принес деньги. Иначе – не пущу… Вот это любовь, вот это страсть! Бррр… * * * Со всею страстью он залетел в кабинет Белецкого. – Степан Петрович, у меня большое личное горе. Не поверите! Человек я осторожный и, смею думать, неглупый, а тут втюрился в молодую чертовку и… терплю даже ее любовника! – Ну и что? – зевнул Белецкий. – Все терпят. – Арестуйте его… это берейтор Борис Петц. – Имей же совесть, – резонно отвечал Белецкий. – Снюхался с какой-то шлюхой из «Палласа», знал ведь, что не тебя она полюбила, а кошелек твой… И вдруг я, директор полиции, должен ради твоих красивых глаз хватать ее хахаля. А по какой статье? – По сто восьмой – за измену Родине. – Много ты, братец, знаешь. А докажи! – Лаптей плести я не умею, это верно. Но руководство к плетению лаптей сочинить сумею. Издам его. И гонорар получу… Ночью Ванечка долго не мог уснуть. Ворочался. – Опять лирика? – всплакнула Доренговская. – Опять пароксизмы страсти к этой опереточной блуднице? – Хуже, – отвечал Ванечка. – Обдумываю комбинацию. Пришла пора обеспечить себя на всю жизнь. Время паршивое. Революция неизбежна. Предстоит бежать. А солидный счет в банке не помешает никогда… Так что спи спокойно – я тебя обеспечу! – Каким же образом, если не секрет? – Я решил поставить для России своего премьера… Побирушка сейчас втаскивает Хвостова в министры внутренних дел, так почему бы, спрашивается, мне не сделать премьером Штюрмера? Жена включила лампу, села на постели, долго шарила под кроватью далеко задвинутые шлепанцы. – Я не знаю всех твоих дел и делишек, но, судя по газетам, Штюрмер не пройдет… Во-первых, немецкая фамилия. – Я заставлю его изменить фамилию на Панина. – Во-вторых, он попался на воровстве. – А кто из нас не попадался? – В-третьих, у Штюрмера, неясное происхождение… – На этом я его и поймал! По законам империи, Штюрмер не имеет права занимать в России то положение, какое занимает. Штюрмер подделал документы. Он сын австрийского раввина, а выдает себя за потомка православной святой Анны Кашинской. Ему удалось сделать подчистку в бумагах, по которым дата рождения неверна. Он везде пишет 1848 год, чтобы доказать свое рождение на русской земле. А между тем он родился раньше, когда еще жил в Австрии… Он погасил свет. Во мраке спальни жена спросила: – А сколько лет Горемыкину? – Кажется, восемьдесят семь. – Но Горемыкин прочно сидит на своем месте. – Нет, он уже стал мешать: в Царском Селе рады бы от этого балбеса отвязаться. А других кандидатов пока нет… – Как же ты не боишься Распутина? – снова заговорила жена. – После твоей статьи о том, как он водил аристократок в баню, Распутин был в ярости, он грозил, что сошлет тебя… Ванечка не ответил – он уже спал. Ему снилась рулетка и красивый берейтор Петц, сажающий в седло хохочущую Лерму-Орлову. К началу войны в банке у Манасевича лежало всего 4 рубля и 38 копеек, но «войну я закончу миллионером» – утверждал он всюду. Это нетрудно! Надо лишь поставить своего премьера. * * * В пору распада государственных организмов мелкие, ничтожные личности иногда играют немалую роль… Что такое Лерма-Орлова? Певичка и танцорка. А что такое Мишка Оцуп-Снарский? Маленький фоторепортер… Он позвонил Манасевичу-Мануйлову: – Приезжай к ночи – будет Гришка! Снарский жил в глухом Казачьем переулке, в самом изгибе колена этой странной и таинственной улочки, изогнутой углом и выходящей на Гороховую – почти напротив того дома, в котором проживал Распутин; в полночь сюда подъехал Манасевич; квартира фоторепортера была натискана добром (Оцуп неплохо зарабатывал с тех пор, как начал фотографировать Гришку). Стол ломился от яств, но Ванечка, давно пресыщенный жизнью, с ленцой и без аппетита обозревал роскошное убранство, непостижимое в дни войны, когда на столицу надвигался царь-голод. Распутин явился с друзьями – Абрамом Боберманом и инженером Гейне (приятелем Борьки Ржевского, не знавшего, что Гейне – тайный агент шайки Аарона Симановича). С мужчинами прибыли и дамы: разбитная княгиня Стефания Долгорукая, жена камер-юнкера, и очень красивая Мария Гиль, жена капитана броневых сил петроградского гарнизона. – Вот забота! – гудел в прихожей Распутин. – Одну стерву из «Астории» вез, а за другой машину на Кронверкский гонял… – Увидев Манасевича, сразу осекся: – А энтот гувняк на што? – Кашу маслом не испортишь, – отвечал Оцуп. Ванечка по-лакейски ловко разоблачил Распутина от шубы и, дурачась, поцеловал его в нос. Гришка грубо отпихнул его: – Иди, иди ты… Ты уже не раз меня продал! Боберман с Гейне встали между ними. – Только без скандалов, умоляем вас. Разволновались и потаскухи: |