Онлайн книга «Нечистая сила [= У последней черты]»
|
– Вставай, говорят, сучий сын, тебя елка с игрушками ждет! Сунули в нос ему нашатырь – вздыбнули на ноги. Стоит. Не падает. Можете представить, в каком виде тащили его на поезд. Но там (!) мерзавец мгновенно преображается. Всю ночь не спал, а молился. Я же знаю. Бадмаев ему дает какой-то дряни, чтобы зажевать дурной запах во рту… Они, – сказал Хвостов о царях, – сами виноваты, что Распутин играет такую роль… Дикость, мистицизм, отсутствие разума, потеря интеллекта. Возвращаемся к средневековью. Стуча кулаком, Хвостов кричал, что, пока он сидит на троне МВД, он будет портить кровь распутинскому отродью, он будет арестовывать и обыскивать распутинскую нечисть. Когда его спросили об особом уважении к Белецкому, Хвостов захохотал. – Гришка это раньше трепался, что Степа хороший, а я ни к черту не гожусь. Теперь и Степан испортился… Я много наговорил лишнего, – сказал Хвостов в конце интервью, – но не боюсь: бог не выдаст – свинья не съест! Он не просто загасил папиросу в пепельнице – он растер окурок в труху с такой ненавистью, будто уничтожал самого Распутина. Ему было обидно, что цензура зарезала его интервью сразу же, и оно появилось в печати только после Октябрьской революции, когда песенка Хвостова была уже спета – его повели на расстрел… * * * Чтобы ощутить себя полновластным владыкой в делах русской церкви, Распутин замышлял создание на Руси патриаршества, уничтоженного Петром I, а в патриархи, с помощью Осипенко, карабкался долгогривый Питирим. «Верить ли в это?» – спрашивали обыватели. «А почему бы и нет? Мы живем как в сказке…» Как в сказке в Суворинском клубе работал тотализатор – позорище, какое трудно придумать. Юркие журналисты делали ставки на министров падающих, на министров возникающих. – Добровольский проскочит в министры юстиции. – Добровольский? А кто это такой? – Неважно! Ставлю один против десяти, что министр иностранных дел Сазонов падет неслышно, аки лист осенью. – Сазонов никогда не падет, ибо он начал эту войну, все договоры в его руках, к нему привыкли послы Антанты. – Ты ничего не понимаешь! Сазонов вслух высказывает страшные вещи. Он говорит, что Россия более не великая держава… – Ставлю, что Хвостов вылетит из МВД завтра же! – Имею сведения – через три дня. – Почему так поздно? – Не знают, кого назначить на его место… Да, не знали. Царь повидал Распутина. – От меня требуют жертвы, Григорий, – сказал он ему. – Дума встает на дыбы – главным злодеем считают Сухомлинова. – Нешто старикашку обидишь? – Жертва времени… пойми ты, – скорбно ответил царь… – Зачем ты начинал войну? – спросил Распутин (мрачно). – Я не начинал. Она началась сама по себе… – Потом Николай II произнес чувствительные слова: – Что бы ни случилось, Григорий, как бы ни клеветали на всех нас, я с тобой не расстанусь. Каждая клятва нуждается в подтверждении делом, и царь протянул ему бумагу – указ об отставке Хвостова! Распутин, обратясь к иконам, крестился, а царь спросил – кого поставить в министры внутренних дел? Один раз на Хвостове обожглись – вторично промашки делать нельзя… Распутин прикинул и так и эдак. Ничего не получалось. Из кармана министра не вынешь. – А на што новых-то плодить? – сказал он царю. – Старикашка в примерах сидит, пущай и будет унутренним. – Белецкий тоже хочет, – сказал император. – Говорят, даже с казенной квартиры не выезжает… ждет падения Хвостова. – Степан, – отвечал Распутин, – если меня и не убивал, то, видит бог, убить может… Ну его! А на Штюрмера почила благодать божия. Старикашка послушный. Спать любит. Признак здоровья. – Штюрмера все ненавидят, – заметил Николай II. – А меня – што? Рази навидят? То-то… Когда автомобиль с Распутиным, возвращавшимся из Царского Села, проезжал окраинами столицы, могуче, будто раненые звери, трубили в сумерках гигантские заводы – рабочие бастовали. К экономическим требованиям путиловцы теперь прибавили лозунги и политические… Впрочем, все это Белецкого уже не касалось: ему определили оклад в пятьдесят четыре тысячи рублей, и надо было ехать в Иркутск, но Побирушка ходил за ним по пятам, божился, что проведет его в сенаторы, а потом… потом и в министры внутренних дел. – Не покидайте казенной квартиры! – взывал Побирушка. Белецкий заглянул в кондитерскую «Квисисана» на Невском проспекте, где владелец кафе Генрик Сартори любезно проводил его в отдел срочных заказов. Контора благоухала мускатом, имбирем и корицей. Приятная барышня в чистом передничке раскрыла блокнот. – Итак, мсье, что вам угодно от «Квисисаны»? – Торт. – В какую цену? – Сколько бы ни стоил. – Именинный? Юбилейный? Даме или мужчине? – Одному… хаму, – сказал Белецкий. Барышня нисколько не удивилась: – Хам останется доволен. Как исполнить? Фантазия жандарма работала превосходно: – Сделайте торт в виде кладбища с крестами из чистого бразильского шоколада… Кстати, есть у вас шоколад? – «Квисисана» живет еще довоенными запасами. – Отлично! – потер руки Белецкий. – Взбейте крем цвета навоза, а внутри торта выкопайте глубокую могилу, чтобы на дне ее сидели лягушки и… ждали. – Из чего сделать лягушек? – спросила барышня. – Из мыла, – ответил Степан, недолго думая. – Возле могилы пусть кондитер поставит гроб из противного желе, которое прошу уснастить горчайшей хиной. А по краям торта, вроде узора, изобразите поучительную надпись: ВОТ ТВОЯ МОГИЛА. Хорошо если бы вместо сахарной пудры вы посыпали кладбище стрихнином… вроде выпал легкий снежок. Нельзя? Ядов не держите? Жаль… – По какому адресу отправить этот торт? Белецкий оставил ей адрес квартиры Хвостова. * * * Бывший министр снял крышку с великолепного торта. – Какая дивная работа… узнаю мастера Степана! Бывшему министру от бывшего товарища министра… Приятно посмотреть! Позвонила Червинская – почти шепотом: – Алексей, сразу уничтожай все, что имеешь. Клеопатра решила спасти своего Антония. – Прости, – ответил Хвостов, – в двери звонят… В министерскую квартиру ввалились двое: Манасевич-Мануйлов и Аарон Симанович – в пальто нараспашку. Ванечка как опытный шпик сразу же схватил телефонную трубку: – Итак, я слушаю… продолжайте. По его лицу было видно, что связь Хвостова с Червинской явилась для Ванечки неприятным сюрпризом. – Опоздала ваша знакомая, – сказал он, вешая трубку. |