Онлайн книга «Нечистая сила [= У последней черты]»
|
– Если приехал, значит, хочет! – сказал Лауниц. Побирушка не верил. Лауниц вызвал по телефону жандармское управление Варшавской железной дороги, велев перечислить высокопоставленных персон, прибывших с берлинским экспрессом, после чего приставил трубку телефона к уху Побирушки: – Слушайте сами, князь, если не верите моим словам… Среди статских и тайных советников с вокзала упомянули и бывшего премьера графа Витте. Побирушка сразу заторопился: – Дела, сами знаете. Просто вздохнуть некогда… Витте встретил Побирушку спокойно. – Да, приехал, – сказал он. – При дворе могут морщиться, но я считаю, что моя государственная карьера закончена. – Столыпин сидит крепко, – предостерег его Андронников. – На следующей неделе уже публикуется указ о свободном выходе крестьян из общины… Затевается аграрная реформа. – Столыпин крепок, – согласился Витте. – Но он вульгарный временщик. Лупоглазый, зато безглазый… Кто еще, кроме Витте, способен заместить Столыпина? – Горемыкин – труха, а Коковцев – болтун. Витте покрыл их всех козырным тузом: – Я должен повидать… Распутина! Сразу стало ясно, зачем он приехал. Тут Побирушку даже замутило – как же он, великий мастер интриги, проморгал Распутина, в котором заискивает сам бывший премьер? В мире что-то изменилось. Надо срочно перекраивать свои политические взгляды. Побирушка схватил свой портфель и снова заторопился: – Извините, бегу! Знаете, столько дел, столько дел… Просто не знаю, когда будет минута покойного времени! * * * Распутин (новая политическая сила великой империи) вставал с похмелюги – тяжело и натужно. Долго шарил в карманах брюк – не осталось ли там деньжат «после вчерашнего»? Бормотал: – Куды ж я их потратил? Неужто все саданул? Наскреб копеек с тридцать и заскучал. – Пивка бы… мать вас всех за ногу. Открылась дверь, и вошли два неизвестных господина. Из раздутых карманов шуб торчали горлышки пивных бутылок. Сами они – вида наглейшего! Расселись на венских стульях, как у себя дома. С треском выставили пиво на стол. – Лакай, – сказали. – Чего вылупился? Распутин жадно выхлебал три стакана пива. – Полегчало… благодарствую. Тока вот не пойму, отколь вы такие ангелы свалились? Чтой-то не видывал я вас ранее. – Надень порты, варначе, – отвечал ему один и отряхнул с котелка тающий снег. – Мы за тобой приглядывали, как ты вчера в ресторации мадеру дюжинами глушил. Вот с товарищем Ипполитом Гофштеттером и решили: небось трещит башка у нашего Ефимыча! Не взять ли баварского да не навестить ли его по-дружески? – Хорошие люди. Заботливые. Уважаю. А… кто вы? Первый сунул ему к носу свою визитную карточку: – Читай, если грамотный… Сазонов я, Егорий Петрович, кандидат права о бесправии и работник прессы. А это – Гофштеттер из «Нового Времени», знаешь такую газету? Вот он там и пишет. – Чего ж он пишет? О фунансах небось? – Что хочешь, – заговорил Гофштеттер. – Могу про тебя такое накатать, что обратно в Сибирь без порток убежишь. – А я твоей газеткой подотрусь! – реагировал Распутин. – Всего тиража тебе не осилить, – засмеялся Сазонов. – А карточку мою не рви. Здесь и адресок обозначен: Кирочная, двенадцать. В случае нужды – забредай. Спать положу. И накормлю… Распутин стал натягивать штаны. Сомневался: – Чтой-то вы, господа, не очень понятные. Начали за упокой, я даже испугался, а кончаете во здравие… – Похмелиться хочешь? – конкретно спросили его. – А нешто ж я не православный? – Тогда поехали… Внизу ждал «мотор» (так называли тогда автомобили). Сели и покатили. Распутин автомашинам всегда дивился: – Бежит себе и даже овса не просит! Одно в ём плохо: вони много, а навозу не видать. Вы не смейтесь, ребята! Навоз – первейшая вещь в мужицком хозяйстве… От него вся сила! Вот и загородный ресторан (скромненький). Березы в снегу. Пустынные комнаты. В отдельном кабинете сидел… Витте. – Оставьте нас, – сказал, и журналисты выкатились. Витте разливал коньяк в плоские рюмки-блюдца. – Пусть эта встреча останется между нами, – предупредил граф властно. – И мне и вам так будет удобнее. – Как хошь. Молчать умеем… Когда им подали лангеты, Витте начал дело: – Григорий Ефимыч, как это ни странно, но между нами много общих точек соприкосновения. Я начал свою карьеру, можно сказать, с того же, с чего ее начинаете и вы… Не поняли? Тогда поясню. Кому был известен скромнейший инженер-путеец Сережа Витте, который в 1887 году предсказал царскому поезду катастрофу в Борках? Но я ее предсказал, и семейство нашего незабвенного императора Александра Третьего покатилось под откос… – Так и шваркнулись? – не поверил Распутин. – Да, если вам угодно, то… шваркнулись! Мария Федоровна, ныне вдовая императрица, босиком и голая выбралась из обломков. Ей один солдат свою шинель дал… Вот тогда, в Борках, меня и заметили! Тогда же и выдвинули. По слухам я извещен достаточно, что вы тоже пророчите и ваши предсказания сбываются. Будем откровенны! Меня задвинули в угол, как старый шкаф. Сейчас в моде новая мебель. Жесткая, зато модная. Но я, старый гусь, по опыту жизни знаю – все возвращается на старые круги. Мы бы с вами сошлись. В любом случае, – заключил Витте, жуя мясо, – вы найдете во мне то, чего никогда не сыщете в Столыпине! Распутин все понял. Понял и сказал твердо: – Примером не станешь, граф. Папа слаб! У него в башке зайчик прыгает. За ним пригляд нужен – ой как! А мама крута. Хозяйка! Но она-то тебя и не любит. Вот все говорят: царь, царь, царь. А я говорю: не царь, а царицка! Вот как… Витте явно смутился оттого, что его подпольные каверзы столь быстро раскусил этот мужик, залезающий пальцами в салат и выбирающий из него кусочки вареной курятины. Чистоплотный телом, граф Витте морально никогда чистым не был, и сейчас он решил приставить к Распутину своих агентов-соглядатаев. – Я назову вам людей, на которых вы можете положиться, как на меня: это князь Андронников-Побирушка, это писатель Егорий Сазонов, это журналист Манасевич-Мануйлов, это… И опять Распутин проник в его замыслы. – Не надо мне твоих табелев, – хмуро отвечал он графу. – Я ведь людей не с чужого языка снимаю. Мне они все как на ладони. Я и тебя наскрозь вижу, что ты за человек… Гришка уставился на Витте упорным взором, и граф почувствовал себя крайне неуютно. Желая пресечь неудобство своего положения, он протянул Распутину радужную квитанцию – чек. – А на кой? – косо глянул в бумагу Гришка. |