Онлайн книга «Три возраста Окини-сан»
|
— Это все? — спросил он у Глаши. — Все. Больше ничего не осталось… Она бежала из Уфы — вдовою! Дезертиры застрелили Гредякина, отказавшегося передать по телеграфу запрос о прибытии эшелона — специально для этих господ, для дезертиров. — Куда ж мне теперь? — горевала Глаша. — Я к вам… Уж не оставьте меня. Приютите. Мне больше некуда… — Конечно, — в один голос отвечали ей Коковцевы. Адмирал погладил Сережу по голове и сказал Ольге: — Я просто изнемог. Немного пройдусь. — Ах, Владя! Кто в такое время бродит по городу?.. Ноги сами привели его на Английскую набережную. Горничная встретила адмирала в передней, изумленно оглядывая пожилого человека в форменном пальто, из плеч которого торчали нитки от споротых погон. Квартира мадам фон Эйлер была хорошо протоплена, стол накрыт к ужину, а Ивона даже похорошела. — Надеюсь, твой дурацкий «автомобильный» роман кончился? — Где ты видел автомобиль? — отвечала она вопросом… * * * С обыском нагрянули под вечер сразу трое: пожилой рабочий с наганом, солдат с ружьем и студент-технолог с сильным насморком. Сразу же спросили — есть ли в доме оружие? Коковцев свято хранил бельгийский браунинг, подаренный ему Гогой, и расставаться с ним не собирался. — Нету оружия, — сказал он. — Не верите, так ищите. — Придется обыскать. Ну-ка, Лева, — сказал солдат сопливому студенту, — ты, это самое… пошуруй-ка! Но тут мощной грудью выступила вперед Глаша: — А не дам по шкафам шарить! За что цепляетесь к хорошим людям? Или вам буржуев мало? Пришли не званы, наследили тут с улицы, нагаверзили… А кто вас звал-то сюда? Ей (а не Коковцевым) предъявили ордер на обыск. — Иди, иди… Бог подаст! — отвечала Глаша, разъярясь. Неизвестно, чем бы кончилась перепалка, но тут рабочий с наганом заметил на столе Коковцева два портрета офицеров, обвитые поверху единою черно-оранжевой лентой. — Кто такие? — спросил он Коковцева. — Офицеры флота — мои сыновья. — Та-ак… А вы — адмирал? — Имею честь быть им. При этом солдат пристукнул в паркет прикладом: — В едином-то доме — и сразу столько контры! — А где ваши сыновья сейчас? — спросил рабочий. Коковцев объяснил — Цусимой и «Палладой». — Ну, извините, адмирал, — сказал рабочий, засовывая наган за ремень. — Пошли, товарищи, тута нам делать нечего… Коковцев все же был вскоре арестован, убежденный, что не обошлось без доноса соседей по дому, трясущихся от страха перед обысками. Временное правительство адмирал считал временным явлением в истории русской государственности, а его почти физиологическая ненависть к Гучкову заметно обогатилась еще и презрением к сладкоглаголящему Сашке Керенскому. Даже в тюремной камере, затиснутый среди сенаторов и карманников, затертый между генералами и спекулянтами, Владимир Васильевич от своих убеждений не отказывался: — Паршивый адвокатишко! Нахватался разных словечек, будто сучка блох, и теперь мутит православных речами… Гадина! Следователь ему попался из политкаторжан, возвращенный из ссылки буржуазной революцией, но кто он — эсер, меньшевик или анархист — Коковцеву было глубоко безразлично. — Почему дезертировали с флота? — первый вопрос. — А кому служить, если флот отдали этому… Гучкову! — Относительно погон и прочих регалий военного человека Коковцев твердо заявил, что они необходимы. — Когда мы носили погоны, мы воевали. А теперь, когда с нас рвут погоны, вся армия разбежалась, флот по просту разложился. — В этом вопросе с вами согласен, — сказал следователь. — Но советую все же исполнять приказы народа. — Народ — не власть! — отвечал Коковцев. — Назовите мне конкретного человека, за которым идти, и я… подумаю. Придираться к его словам следователь не стал. — Как вы отнеслись к отречению Николая Кровавого? — Я не подпрыгнул от радости. Тем более не стал, как видите, Робеспьером или Маратом… Впрочем, — добавил адмирал, — я видел, что монархия не в состоянии выиграть войну. — А если бы она оказалась к тому способна? — Вы меня решили поймать на слове? — Да нет. К чему же? Просто мне интересно. — Конечно, я сражался бы под знаменами монархии. — Этим-то вы мне и нравитесь, — улыбнулся следователь. — Другие знаете как? Попав сюда, начинают притворяться, будто с молоком матери всосали в себя революционные идеи. И какого не спросишь, обязательно найдут родственника-революционера… Кстати, у вас таковых не сыщется? — Слава Богу, Коковцевы революцией не грешили… На следующем допросе следователь снова вернулся к «Приказу N1» по флоту и армии за подписью Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Согласно этому приказу, объявлялось равенство чинов, уничтожение всех знаков отличия, отмена отдания Офицерам чести, а все действия начальников ставились под контроль нижних чинов. Коковцев ответил так: — Если мне никогда не плевали в лицо, так высморкались в лицо этим приказом. С него и начался развал армии и хаос на флоте. Если масон Соколов, составлявший этот приказ, хотел разрушить оборону страну, он этого добился. Железный крест от германского кайзера ему, негодяю, обеспечен! — На прошлом допросе вы показали, что среди ваших родственников никогда не было революционеров. Подтверждаете? — Вне всякого сомнения. Не было и не будет! — Так вот один обнаружился — ваш сын … Это было так неожиданно, что Коковцев растерялся. — А зачем ему это нужно? — спросил адмирал наивно. — Узнайте у него сами… Вы свободны. Арестованный летом и одетый очень легко, Коковцев был выпущен из тюрьмы осенью, в разгар боев при Моонзунде, и, шлепая по лужам, сильно озяб, пока под дождем пешком добирался до своего дома. Ольга Викторовна велела мужу снять мокрую обувь, дала ему сухие носки. — Оля, мне после тюрьмы необходимо помыться… Но, увы, мыла давно не было в продаже. — И у нас нету, Владечка. Но я тебе что-то покажу… Она вынесла красивый футляр, в котором лежало японское мыло, которое он подарил ей вместе с веером. Давным-давно! Но это мыло, уже сморщенное от старости, еще хранило в себе тончайший аромат японских хризантем. Не так ли и сама жизнь как это удивительное мыло? * * * Не очень умное занятие — оглуплять царизм, упрощая духовный мир тех, кто ему служил. Царизм (как и доказал опыт борьбы с ним) был явлением сложным, весьма дееспособным, он имел немало верных адептов. Но иногда даже явные противники монархического строя становились монархистами, не в силах отказаться от устоявшихся политических воззрений. |