Книга Фаворит, страница 160 – Валентин Пикуль

Павел в ужасе побежал к себе в комнаты, своими руками вынес для матери полный список участников заговора.

Екатерина блистательно довела эту сцену до финала.

Даже не глянув в список (ей давно все было известно), она швырнула бумагу в пламя камина и помешала кочергой.

— Я не желаю знать этих глупцов! — сказала она. — А ты передай своей жене, что Натальей Первой и Великой ей не бывать… Вряд ли что из нее получится, если до сих пор она не в силах произнести простейшее русское: здрасьте и до свиданья!

Конечно, Екатерина могла бы сказать и гораздо больше, но решила пощадить свое исчадье ада… «Это потом — не сейчас».

Дени Дидро долго не видел Екатерину: всю жизнь пивший воду из Сены, он заболел от воздействия невской воды. Что дальше?

Дальше было интересно. В мрачном королевском замке с треском и чадом разгорелись дешевенькие свечи. Фридрих II принимал гостей и проезжих через Берлин знатных господ. Российский посол, князь Владимир Сергеевич Долгорукий, представил королю молодого князя Василия Долгорукого, сына Долгорукого-Крымского.

Король всегда был внимателен к русским офицерам:

— Вы проездом, полковник? А куда путь держите?

— Еду пить воды Ахенские и Пирмонтские…

— Очень приятно, — сказал король, — что у вас, такого молодого, хватает времени для питья вод, а я вот, уже старик, и не вижу минуты отдыха… Кстати, полковник, какой на вас мундир?

— Второго гренадерского, — отвечал Долгорукий.

Фридрих перекинул трость из левой руки в правую.

— Какие там воды? — визгливо крикнул он. — Вам надобно быть не здесь, а дома… Разве не знаете, что Второй гренадерский полк на почтовых [27] срочно отправлен в Казань?

Король глянул на посла России — тот пожал плечами.

— Я об этом ничего не знаю, — сказал посол.

— Увы, я тоже, — сознался полковник.

Фридрих стегнул тростью по голенищу своего ботфорта:

— Так я знаю! У вас появился какой-то Пугачев.

Как ни мчался назад Долгорукий, все же опоздал. Его полк был рассеян, офицеры повешены. Емельян Пугачев разъяснял эту жестокость в таких выражениях: «А чего ж они противу меня, неприятеля своего, шли гуртом, будто овцы какие, и никакой дисциплины не соблюдали».

Екатерина проявила несвойственное ей легкомыслие.

— Мне эти самозваные «мужья» мои прискучили хуже горькой редьки! Объявляю за голову «маркиза де Пугачева» награду в двести рублей, и на этом, полагаю, скверный анекдот и закончится…

Стало известно, что самозванец украсил свою штаб-квартиру портретом Павла и ожидает приезда наследника, который якобы мечтает кинуться в объятия «папеньки». Но призрак воскресшего под Оренбургом «отца» не имел очертаний прусского офицера в раздуваемой ветром пелерине, — напротив, в нем виднелось нечто дремучее, идущее из самых глубин русской земли. Natalie, взяв мужа за руку, вдруг ощутила, с какой ненавистью колотится пульс на его влажном от страха запястье…

Официальный Петербург известился о восстании через курьера лишь в октябре 1773 года, когда Пугачев уже держал Оренбург в осаде, и поначалу происшедшее называли «оренбургским смущением». Екатерина же была смущена голштинским знаменем, попавшим неизвестно откуда в руки восставших. Пугачев объявил ей войну именем мужа — не только в защиту народа, но и за престол для Павла. «Этого мне еще не хватало!..»

— Садитесь и потолкуем, — обратилась она к членам своего Совета.

Придворные соглашались с нею: «Возмущение не может иметь следствий, разве что расстроит рекрутский набор и умножит ослушников и разбойников». Екатерина предложила отпечатать «плакат» для расклеивания на заборах — о прощении всех бродяг и дезертиров, чтобы к весне 1774 года одумались и вернулись к своим занятиям.

— Пока, — велела она, — огласки о делах маркизовых делать не нужно, чтобы народ наш ничего не знал!

Стали думать, кого из генералов послать против восставших, и выбрали генерал-майора Василия Алексеевича Кара, который недавно приехал из Польши в столицу для женитьбы на княжне Хованской.

— Его и пошлем, — распорядилась Екатерина. — Чай, молодая княжна не засохнет, если медовый месяц без мужа проведет.

Григорий Орлов был настроен серьезнее прочих:

— Ежели сей Кар не был способен удержать князя Радзивилла от беспробудного пьянства, так где ему сдержать мужиков наших, когда они за топоры да колья возьмутся?..

Орлов напророчил: Кар был мгновенно разбит народом и, перетрусив, спасся единоличным бегством. Проездом через Казань он благим матом возвещал дворянству, что идет сила небывалая, сила ужасная, всех дворян грабит и вешает, а воински с Пугачевым не совладать. Екатерина была удивлена. «Такой жирный котище, — писала она, — и не мог мышонка поймать…» Она указала: Кара из службы навечно выставить, в Москве и Петербурге пожизненно не являться. Екатерину навестил Александр Ильич Бибиков, бывший «маршал» комиссии. От него императрица впервые услышала слова, перепугавшие ее.

— Опасен не сам Пугачев, — доказывал Бибиков, — опасно всеобщее недовольство в народе…

— Да, — сказала Екатерина, — Дидро некстати приехал!

«А где взять войска?» Королевский переворот в Швеции заставил отозвать из глубин России все годные части, там, где развертывалось восстание народа, оставались лишь инвалидные команды, со стариками-комендантами в крепостях, похожих на землянки. Но и те отряды, что посланы против Пугачева, переходили на сторону восставших. Бухгалтерия была простая: Румянцев имел под рукой 25 тысяч солдат, зато под знаменем Пугачева собралось людей гораздо больше. Внутри государства, связанного войною, открылся второй фронт, ставший намного опаснее турецкого…

— Сам черт угораздил Дидро приехать именно сейчас!

Пришлось распечатать тайну самозванца перед народом, чтобы затем милостивым обращением уклонить народные толпы от приставания к армии повстанцев. Мало того, семейный раскол между сыном и матерью мог стать причиною для разлада в самом дворянстве — об этом следовало помнить! Екатерина снова собрала Совет.

— Слухи вздорные, — сказала она, — притчею во языцех сделались, будто покойный супруг мой из гроба восстал. На каждый роток не накинешь платок, а полиция с ног сбилась, смутьянов из кабаков выволакивая. Москва уже неспокойна… Послы иноземные молчат и ничего не спрашивают, но по их улыбочкам вижу, как они смутам нашим возрадовались. Здесь два мнения возникло: «маркиз де Пугачев» может поспешить на заводы сибирские, чтобы усилить общество свое работными людьми, или тронется вверх по Волге… Манифестом пора народ образумить!