Книга Фаворит, страница 205 – Валентин Пикуль

Фридрих кивнул. Гогенцоллерны — не сумасшедшие.

— Вот за что я люблю историю! — сказал он ученому. — Человек, проживший век без знания ее, обладает опытом лишь одного поколения, иначе говоря, опытом своей краткой жизни. Человек же, знающий историю, суммирует в себе опыт множества поколений… Все мои победы — на полях битв и в политике — это не мои личные победы, а лишь основательный результат опыта былых поколений, собранного в одной моей голове.

Тьебо вернулся домой и в свою книгу, которую он сочинял для потомства, аккуратно записал, что король Пруссии «отличается скрытностью, бдительной внимательностью к ходу дел европейских, предусмотрительной ловкостью. Спокойный с виду, король, в сущности, неустанно-деятелен; непроницаемый для других, он умеет разгадывать всех. И ему всегда удается застигнуть других врасплох…»

Очень хорошая характеристика для политика!

…Несмотря на огонь безумия в глазах, Виттельсбахи были красивы, особенно женщины, талантливы в искусствах, они много меценатствовали, но гены душевной болезни, заложенные в их крови, поражали всех подряд, с кем они роднились, и в первую очередь — австрийских Габсбургов, у которых не все в головах было нормально. Ибо нормальные люди не станут репетировать свои похороны еще при жизни, а Габсбурги это делали, и не раз. Сейчас, после смерти Максимилиана, император Иосиф II пожелал увеличить австрийские владения за счет «выморочных» баварских земель.

Фридрих не мечтал о мировой гегемонии. Но гегемония Австрии в германском мире была ему несносна. Сколько он жил, столько и боролся за то, чтобы австрийские немцы не получали первенства в делах германских (имперских). Фридрих выжидал, что скажет другой Виттельсбах — герцог Пфальц-Цвейбрюкенский, родственный курфюрстам баварским. А тот молчал. Пришлось подсказать олуху в Пфальце, о чем следует в таких случаях кричать. И герцог поднял голос протеста, заявляя о своих правах на Баварию со столицей в богатом Мюнхене.

— Первый плюс нам, — сказал прусский король.

После свидания в Нейссе он уже никогда не выпускал из виду Иосифа II, изучал его, прикидывал, на что тот способен, и пришел к выводу:

— Эпоха просвещенного абсолютизма не миновала его прически! Иосиф настолько мудрен, что умным людям не стоит его бояться… Сейчас я стану указывать ему место, в какой ложе сидеть, и пусть в Вене не думают, что имперские князья Германии состоят из одних верных вассалов Габсбургов…

Войны пока не было. Но войска под командой императора уже заняли Нижнюю Баварию и Оберпфальц, Иосиф держал полки наготове в Венгрии и Фландрии. Напрасно его мать, уже поникшая, просила оставить Баварию в покое, ибо «старый Фриц» хотя и одряхлел телесно, но армия его еще способна потрясти мир:

— Ты вызовешь новую Семилетнюю войну.

— Пусть. Но Баварией вознагражу себя за потерю Силезии.

— На стороне Пруссии, сын мой, выступит и Франция.

— Франция не выступит, ибо ее король женат на вашей дочери и моей родной сестре — Марии-Антуанетте, а она уж как-нибудь сумеет устроить мужу истерику, чтобы не вмешивался.

— Но подумал ли ты о России?

— России не должны касаться дела германского мира. — С большим удовольствием Иосиф сообщил матери, что «старый Фриц» болен. — Он валяется в Сан-Суси, как падаль, и, говорят, уже перестал дуть в свою противную флейту…

Фридрих уважал русского посланника в Берлине, князя Владимира Сергеевича Долгорукова, с которым сжился в той же степени, в какой сжилась Екатерина с его послом графом Сольмсом.

— Как вам нравится этот хаос? — спросил король. — Я слишком немощен для седла, но кое-что из тактики не забыл. Берлин уверен, что Франция, связанная интимными соглашениями с Вашингтоном, точит зубы на Англию, потому она не вмешается. Саксонии трудно остаться в стороне, ибо вслед за Баварией наступит и ее черед… Окажет ли Россия мне помощь?

— Наши войска, — отвечал Долгорукий, — связаны напряжением, которое Блистательная Порта создает возле наших границ на Кубани, а инструкции от графа Панина я еще не получал.

— Вы их получите. В этом не сомневаюсь…

Екатерина равнодушно восприняла отозвание маркиза де Жюинье, который не прижился в России, а поверенным (только поверенным!) в делах Франции оставила атташе Корберона.

— Какие отношения, — спросила она Корберона, — между королевой Франции и ее братом Иосифом австрийским?

— Мне трудно судить об этом. Я не аристократ и при дворе Версаля никогда не бывал, чтобы знать его сплетни. Извещен в одном: Иосиф, навещая сестру, был очень недоволен ее кокетством и умолял избавиться от любовника, принца Шарля де Линя, который, кстати, собирается навестить Петербург.

— Принцу де Линю, молва о котором гремит по свету, я всегда буду рада. Но вы уклонились от прямого ответа.

— По той причине, что не слышал прямого вопроса… К сожалению, — признался Корберон, — все французы недолюбливают королеву-австриячку, но она ловко пользуется красотой и потоками слез для влияния на своего супруга.

— Вмешается ли Франция в эту возню из-за Баварии?

— Смею думать, что французы никогда не пойдут сражаться за венские интересы, которые им всегда были чужды.

— У вас какое-то дело до меня, Корберон?

— Да! В июне я с маркизом де Жюинье подписали брачный контракт между девицей Мари Колло и сыном маэстро Фальконе. Я думаю, старику это было не совсем-то приятно — быть на свадьбе своей воспитанницы, которую он так нежно любил.

— Сын бездарен. Отец гениален. Колло талантлива. Но что нам с того? Главное — памятник Петру готов.

— Фальконе, увы, собирается покинуть Россию.

— Зачем? Кому, как не ему, достанутся все лавры и пушечные салюты? Хорошо, — сказала Екатерина, — я сегодня как раз обедаю у графа Сольмса и навещу мастерскую Фальконе…

Прусское посольство располагалось по соседству с мастерской скульптора. Екатерину встретила заплаканная Колло.

— Вы, сударыня, покидаете нас вместе с мужем?

— Нет, — ответила Колло, — у меня есть учитель, которому я всю жизнь останусь благодарна. Женщине лучше жить с талантливым стариком, нежели с молодым, но бездарным мужем.

— Вас, французов, на голодный желудок не поймешь. Зачем же тогда было устраивать эту комедию с брачным контрактом?

— В жизни, ваше величество, не все так просто.

— А я хотела предложить вам остаться в России…

— Никогда! — послышался голос Фальконе, спускавшегося с антресолей по лесенке. — Я уже изнемог от критики своего творения, которое, я верю, сохранит мое имя в истории. Я это сам понимаю. Ваш Бецкой этого не поймет!

Екатерина уже привыкла к едкости в речах мастера:

— Маэстро, если вы решили стать Прометеем, так пусть Бецкой, вместо орла, клюет вашу печень. Для чего мы все живем на этом паршивом и гнусном свете?