Онлайн книга «Фаворит»
|
— А теперь гони — прямо на Херсон! Был ли Херсон? Что-то не видно еще Херсона… Ливорнский пудель Черныш первым спрыгнул на берег, обнюхивая незнакомую землю. Аксинья вела детей за руки, оглядываясь: — Азов хоть городом был, а тут что?.. Контр-адмирал Клокачев размещал всех прибывших на военном форштадте, солдаты отрывали землянки, возводили хибары из глины с камышом, а всю древесину забирала корабельная верфь, работавшая и галдевшая с утра до ночи… Аксинья Федоровна не могла опомниться: — Гляди, и ноздри тут рваны, а на лбу знаки. — То колодники, — объяснял Прошка. — Тоже люди. Херсон пробуждался по солнышку: хочешь не хочешь — вставай и берись за дело. Одно спасало: что ни день, то пятачок, а на три копейки сыт будешь, еще на вино останется. Иван Абрамович Ганнибал был в строительстве главнейшим, всем своим неславянским видом внушая к себе пристойное уважение. Если кто не боялся арапа, то боялся палки его. Клокачев ведал работами на верфях. С удовольствием обозрел он стать жены Курносова: женщина за эти годы раздобрела, истомилась в разлуках, в ней было много привлекательного для мужского глаза. — Где взял такую, Прохор Акимыч? — спросил адмирал. — Янычарская. Пять рублей стоила. — Крестил-то во Христе кто? — Ушаков Федор. От него и отчество у нее. — Так я его знаю. Через Босфор не привелось ему пронырнуть. Ныне он на Неве придворными яхтами командует… Клокачев умел ладить со всеми. А тут кого только не было: сербы, греки, черногорцы, мадьяры, цыгане откуда-то наехали, запорожцы шинков понаставили, раскольники об истинной вере возвещали. В этом Вавилоне работали, дрались топорами и целовались по пьянке, все проклинали и все делали! В разгар летних трудов в Херсон приехал Потемкин, здесь его ожидала эстафета от государыни: в Москве на семьдесят шестом году жизни скончалась от камней в желчи кавалерственная статсдама Дарья Васильевна Потемкина, урожденная Кондырева, в первом браке Скуратова. Тело ее, набальзамированное, до приезда сына будет храниться в домовой церкви. Потемкин не стал плакать. Сказал Синельникову: — Будешь курьера слать, так отпиши, чтобы без меня хоронили. — Среди херсонских чинов он заметил и Курносова. — Из чинов капитанских жалую тебя в чин маеорский. Если ты не жаден, так зови в гости. Ганнибал давно выпить хочет. Да и я за помин души маменьки от чарки не откажусь… Он спросил: какой лес идет в набор кораблей? — Сосну возят из Брянска, дуб — из Польши. Спросил Ганнибала: есть ли товары из Турции? — Берем с опаскою: как бы чумы не подцепить… Клокачев спрашивал Курносова: отчего светлейший, столь грозный, к нему столь добрый? Прохор пояснил: — У нас с ним свои дела… Однажды был случай, когда не то он меня, не то я его от верной смерти спасал. — А-а! То-то, я вижу, он тебя чином выделил… Хорошо, что Прохор вывез с семьей из Азова и старого турка Махмуда: он с детьми возился, иногда и сек их за лишнее проворство, Аксинье по хозяйству помогал, а что бы в мире ни случилось, у него всегда был готов утешительный ответ: — Кысмет… такова воля Аллаха! Постоянно общаясь со стариком, дети Курносовых балакали меж собою и с матерью по-турецки, а Прохор тому не перечил: пусть болтают себе, знать чужой язык — не помеха. Услышав о том, что вечером нагрянут гости, и очень важные, бедная Камертаб заметалась, не зная что делать, а Махмуд произнес магическое «кысмет» и первым делом сводил Петра с Павлом на реку, где с песком речным и с мылом вымыл мальчишкам головы. Затем накупил у мадьяров виноградной водки, принес от соседей-болгар два ведра вишневки и сливянки. К вечеру стол в доме майора, хотя из досок сколочен, осветился чистой холстиной, оброс мясом, рыбой и зеленью. Аксинья-Камертаб не забыла украсить шею ниткою жемчугов индийских. Вечером от огородов и цветников хорошо пахло укропом и резедою. Черный пудель отряхнул со своих глаз волосы, лаем оповестил хозяев о приезде гостей. Потемкин, выбравшись из кареты, тростью отстранил от себя пса. — Не наш! Откуда взял такого? — спросил он. — Да из Ливорно, он добрый. Потемкин оглядел и старого турка Махмуда: — Тоже не наш. Откуда янычар этот? — Живет. Он еще Миниха помнит. Тоже добрый. — Ну пусть живет. Пусть все живут… Аксинья, зардевшись, кланялась гостям от порога: — Шеф келдын, софа келдын… милости просим! Адъютанты остались возле карет, шлепая на себе комаров, тучами летевших с Днепра, а в землянку набилось столько разных господ, что стало не повернуться. Потемкин, высоченный и грузный телом, с трудом протиснулся в угол — под божницу, откуда, долго и печально, обозревал красоту Аксиньи. — Хороша, — сказал он, выпивая первую чарку. Ганнибал подавал всем пример, как надо пить — больше и быстрее. Махмуд водрузил ведра с вином на стол. Потемкин кружкой черпал наливки, пробовал их и нахваливал. Синельников кричал ему через стол, что если задумали делить Россию по-новому, так Астраханская губерния — монстр чудовищный, и Потемкин велел Рубану записать, чтобы от нее отрезали кусок, образуя новую губернию — Саратовскую. Аксинья стыдливо пряталась за занавеской. — Что ты здесь? — стыдил ее Прохор. — Нехорошо. — Да боюсь я всех. Столько наехало, одноглазый уже кафтан скинул, арап-то черный, страшный, ругается… — Иди к гостям, не будь букой, — тянул ее Прохор… Черныш бродил под столом, куда бросали обглоданные кости. Правоверный Махмуд оказался за столом, подле Ганнибала, тоже запускал кружку в ведро. Очень скоро только адмирал Клокачев да сам хозяин остались трезвыми, а всех других развезло от водок и наливок. Потемкин, тыча пальцем вверх, говорил Прошке, что пришлет ему громадную люстру своего стекольного завода. Курносов не возражал. Наконец Клокачев позвал с улицы адъютантов, и они с молодецкой ухваткой, ко всему привычные, растащили пьяных начальников по коляскам. Вася Рубан заботливо подсадил в карету светлейшего, который не хотел уезжать, еще фантазируя: — Вася, запиши… чтобы люстру! На двести свечей… — Ладно, ладно. Завтра писать будем… В опустевшей землянке царил погром, все лавки были перевернуты, оплывали в поставцах свечные огарки, Махмуд в потемках, что-то бормоча по-турецки, долго царапал кружкой дно опустевших ведер. Прохор потянул с ног ботфорты. — Ну ладно. Спать. Завтра день новый. Жена спросила его о люстре: не обманет ли? — Только люстры нам и не хватало! Спи давай… В августе Потемкин хотел быть уже в Петербурге, чтобы поспеть к празднику в Преображенском полку. Отъезжал он из Херсона веселым, но в дороге его навестила хандра, светлейший грыз ногти, озирая поля, думал… |