
Онлайн книга «Фаворит»
— А как же здоровье короля Фридриха Великого? Ответ нашли обтекаемый, избежав слова «смерть»: — Фридрих Великий уже не играет на своей флейте… Потемкин выслушал доклад о порядках в новых имениях. — При князьях Любомирских, — говорил Попов, — украинских крестьян злодейски умучивали. Женщин подвешивали к потолку за волосы, бритвой подрезали по волоску до тех пор, пока волосы держали несчастную, и наконец она срывалась, оставляя у потолка лоскут кожи с остатками волос… — Довольно! — крикнул Потемкин. — Садись и пиши: «Все находящиеся в купленном мною у князя Любомирского польском имении виселицы предписываю тотчас же спилить, не оставляя и знаку оных…» Добавь от меня сам, чтобы впредь люди страхов не имели, а кому из хохлов желательно, пущай ко мне едут… Пока уже нам украинцев к флотскому служению привлекать! Он приехал в Петербург, когда русский Кабинет находился в состоянии душевной прострации. Спросил у Безбородко: — Что у вас тут? Будто все с ума посходили? — Старый Фриц Богу душу отдал. — Так еще немало разных Фрицев будет… Безбородко объяснил перемены. Новый король Фридрих Вильгельм II ограничен умом, но преисполнен самого пошлого чванства, а наследство ему досталось большое и грозное: — Армия, финансы… Если дядя его на рожон не лез, то Фридрих-Вильгельм не таков. Мы тут крепко ныне удручены: как бы не возникло альянса его с турками, а то и с поляками. — Польша отвергнет такой несуразный союз. — Дай бог! Но продажность шляхты известна, в Варшаве вдруг объявился маркиз Луккезини — змий гадостный. — А что слыхать о делах в Стокгольме? — Разумовский принят с решпектом. Но… но… Безбородко умолк. Потемкин принял решение: — Чувствую, пора уже мне Суворова вызывать! К делу… Суворов, командуя Владимирской дивизией, зажился в селе Ундолы, что на Сибирском тракте; цветники и газоны, разбитые им под окнами усадьбы, гудели от обилия пчел; с реки слышался смех крестьянских детей; на столе полководца лежали журналы и альманахи литературные. Приказ побуждал его спешить с отбытием; патент на чин генерал-аншефа возвышал, приближая к фельдмаршальству. Потемкин повелевал вступить в командование дивизией Кременчугской, что расположена была на Днепре. — Дело! — воскликнул Суворов и — поскакал… Смолоду Екатерина подбирала фаворитов из мужчин своего же возраста, сильных и дерзостных, которые помогали ей в управлении государством, но под старость ее женское внимание задерживалось на женоподобных красавцах, помышляющих более о своем благополучии и карьере, и чем незначительнее был молодой человек, тем больше он устраивал женщину… Безбородко разумел, что фаворитизм — сильное оружие при дворе, и он даже терялся, когда альков императрицы пустовал. Потемкин тоже испытывал тревогу от пустоты в сердце Екатерины, которую — после отставки безобидного Ермолова — следовало скорее заполнить. Он предложил своего дальнего московского сородича Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова, красавца в возрасте восемнадцати лет… Реакция со стороны Екатерины была неожиданной: — Извини, дорогой, для кого ты фаворита избираешь? Для себя, наверное! Вы с Безбородкой много воли себе взяли, забывая, что я сама способна найти себе утешение… Свою унизительную связь с танцором Пиком она тщательно скрывала, но шила в мешке не утаишь, и Потемкин резко заявил, что никогда не потерпит близ нее человека, абсолютно чуждого не только лично ему, светлейшему, но и его делам. — Твои субтильства тем и закончатся, что я этого танцевальщика за ноги размотаю и в окно выброшу. — Словно продавая товар на базаре, Потемкин расхвалил своего кандидата. — Гвардии поручик, нравом веселый и комедии составляет, а по матери — из древней фамилии Боборыкиных. Дмитриев-Мамонов был императрице представлен. — Охти мне, старой! — сказала она со смехом. — Рисунок-то приятен, но боюсь, что колер неисправен. — Колер сама наводи, — отвечал светлейший… Вскоре в Париже вышел двухтомный сборник пьес «Theatre de I'Hermitage», юный фаворит Дмитриев-Мамонов угодил в неплохую компанию авторов, средь которых были представлены, помимо самой Екатерины II, граф Александр Строганов, известный в ту пору писатель Эстад, дипломаты, Кобенцль и граф Сегюр, писавший даже очень хорошо… Екатерина встретила Потемкина словами: — Здравствуй. Сколько у тебя денег в банке Екатеринослава? — Триста сорок тыщ. Помни: мне нужно на эти деньги открыть училище полевых хирургов. Имею еще шестьдесят тыщ. — Подари их мне, — попросила императрица. — Не дам ни копейки! Сам не трогаю — ради учреждения университета в краях новороссийских. — Ты, как всегда, паришь в облаках… — Но высоко парю! — отвечал Потемкин. Откуда-то издалека громыхнула пушка. — Кто еще там стреляет? — удивился Потемкин. — Сыночек мой построил в Павловске игрушечную крепость «Мариенталь» и звуком этим призывает гостей к обеду… Совсем как в Германии: за стол не сядут, пока не выстрелят. Она протянула ему бумагу с грифом «Секретнейше». — Я тебя ждала. Прочти и проникнись этим… «Мы видим уже себя при дверях той необходимости, в которую поставляет нас оборона славы и безопасности границ наших, всяк безпристрастный признает справедливость нашу. В чем, вверив Вам главное начальство над армией, даем Вам ПОЛНУЮ ВЛАСТЬ…» Екатерина в секретном рескрипте давала Потемкину полномочия своей властью открыть войну с Турцией в тот момент, который он сочтет нужным; Потемкину дозволялось самому установить ту критическую точку, когда Булгакова следовало отозвать на родину. — Слушай: я уже писала Булгакову, чтобы к моему приезду в Тавриду он был там — ради политических консультаций, а коли война случится, ты его при себе оставишь помощником. — Сам буду писать ему, — отозвался Потемкин. — Будь мудр, не спеши. Вольно ж тебе скакать по России так, что под тобою все коляски ломаются. Помни, дружок: каждые сто верст нужна остановка, дабы чинить поломанное… На прощание они расцеловались. Потемкин буркнул: — Все стоящее повалю, все упавшее подниму. — С Богом! Отпустив Потемкина, императрица позвала к себе Безбородко с вопросом: прибыл ли курьер из Стокгольма? — Да, прибыл. Разумовский уже persona grata. — Меня интересует: нашел ли он себе любовницу? — Конечно! Наш посол уже вступил в связь с придворной графиней Вреде, урожденной баронессой Спарре, которая не только близка ко двору Густава, но и дружит с… Армфельдом. |